Читать онлайн книгу "Прости… Забудь"

Прости… Забудь
Евгения Арапова


Сломанные однажды вряд ли когда-нибудь полностью восстановятся. Они бьются, переживая каждый день, как очередную травму, пытаются, но ничего не получается, потому что нет сил, достаточных для выживания в этом мире. Силой могла бы стать любовь… К чему приводит потребность в ней и кто все-таки проявит это чувство, даже если слишком поздно?





Евгения Арапова

Прости… Забудь



I

. Рига. Папа Леры

Когда все это началось, в августе 2017-го, если не ошибаюсь? Я работала в «Юрцентре на Невском». Все как обычно, сидела в офисе, готовила иски к подаче, позвонил папа.

–Оля, привет, на работе?

–Привет, пап, а где же еще?

–Оль, тут новости не очень хорошие, помнишь, Леру Свирскую?

–Cмутно. Дочь Алексея Владимировича от первого брака?

–Да, она. Девочка умерла. Отец нашел.

–О господи, что случилось-то?

–Пока до конца не понятно, вроде не убийство.

–Папа, я задам этот вопрос… не наркотики?

–Нет, наркоманкой она не была точно. Отец девочки говорит, что все слишком странно, в прошлые выходные дочь проводила время в его загородном доме, пока он был в отпуске. По возвращении Лёха позвонил, Лера разговаривала как обычно. Только очень хотела встретиться, как можно быстрее, договорились на среду. Дочь не приехала, звонил, не ответила. Сам к ней пришел, тишина, дверь не открыла. Свирский съездил домой к ее маме Татьяне за ключами. Вернулся, а там… Владимирыч ничего не понимает, подскажешь, что в такой ситуации делать?

–Пап, мне, конечно, лестно, что ко мне обращаются по таким серьезным вопросам, но я же не в СК служу, слава богу. Пусть операм и следаку денег даст, чтобы хорошо все проверили, экспертизу нормально нужно провести, не «на отвали». Если выхода на них нет, я попробую найти, что я еще могу сделать-то? И потом, что у него нет ни одного знакомого в МВД, СК или прокуратуре? Когда им платят, они могут работать, поверь мне!

–Есть. И именно поэтому он понимает, что в сложившейся ситуации его скорее всего, разведут, не больше. Он не хочет, чтобы кто-то пользовался его состоянием. К тому же ты хоть кого-нибудь, но знаешь. Ментов, следаков из СК, прокурорских, поумнее и понадежнее… Он хочет чтобы ты, или твои знакомые все перепроверили. Леха знает, чего стоят эти мнимые «связи».

–У меня есть знакомые в этих структурах, и их совсем немного. Кроме того, я не работаю по «уголовке», стараюсь держаться от нее подальше. У меня сугубо гражданская специализация, ты же помнишь?

–Прекрасно помню. Как и то, что ты всегда интересовалась уголовным правом и может быть, была бы даже неплохим следователем. Но не в существующей системе. От тебя не ждут расследования, от тебя ждут помощи в том, чтобы ты познакомила с по-настоящему стоящими людьми из этого гадюшника, если такие еще остались. Владимирыч с тобой работал и хорошо к тебе относится, доверяет, хочет, чтобы ты приняла участие.

–А почему сам не позвонил?

–Потерял твой номер телефона. Ну так что, могу дать ему номер?

–Да, конечно. А мне его номер скинь, чтобы я знала, кто звонит.

–Спасибо, дочь. Кстати, он заплатит.

–Ну это само собой, пап. Ладно, давай я тебе вечером позвоню, сейчас работа.

–Хорошо, давай, до вечера.

Позже состоялось продолжение разговора.

–Оль, нужно с Лешей встретиться, он поговорить хочет, деньги заодно отдаст.

–Когда?

–Завтра обещал позвонить.

–Хорошо.

Я ждала звонка, его не последовало. Пришло сообщением в whatsapp: «Оля, добрый день, сможешь сегодня к 7 подъехать на 5-линию «Васьки», поговорим? Это Свирский».

Да, конечно, смогу, – ответила я.

К семи, как договаривались, я приехала, припарковалась и решила подождать Алексея Владимировича в машине. Буквально через пару минут рядом со мной остановился черный, как это принято, Range Rover. Из него вышел высокий, еще не полностью седой мужчина в хорошем костюме, подошел к моей машине, открыл дверь:

–Оля, добрый день!

–Добрый, Алексей Владимирович.

–Не удивляйся, твой папа назвал марку и номер автомобиля.

Он тут же сел на пассажирское сиденье.

Было очень сложно сказать следующую фразу, потому, что для людей в подобной ситуации слова ничего не значат, а вообще ничего не сказать— хамство: «Примите мои соболезнования».

–Спасибо, Ольга. Давай сразу к делу. Ты уже знаешь, что именно я обнаружил дочь мертвой. На сегодняшний день знаю точно, в возбуждении дела откажут. Вскрытие показало, что Лера умерла от острой сердечной недостаточности. Я в это верю. Ее никто не убивал, она не покончила жизнь самоубийством. У моей дочери остановилось сердце, и я хочу знать почему. Причина? Должен был быть какой-то стресс, подтолкнувший фактор. Лера на здоровье не жаловалась. Что происходило в ее жизни? Мне нужно восстановить картину, узнать последние события. Не можешь или не хочешь сама разбираться, подскажи, к кому обратиться.

–Алексей Владимирович, это не вы должны у меня спрашивать, что с вашей дочерью происходило, а я у вас. Честно говоря, не знаю, чем помочь?

–Узнать о моей дочери то, чего я не знал. Понимаю, тебе может показаться странным, что я не был в курсе происходящего в ее жизни, я оправдываться не собираюсь. Мне нужна помощь и я готов платить, тебе это интересно?

–Когда платят всегда интересно.

–И это правильно, 100 тысяч, устроит?

–Да, вполне. Только один вопрос, почему вы ко мне решили обратиться? Почему не в органы наши, к «переаттестованным»?

–Тебя я знаю, помню, как ты мне все договоры и документы в ООО-шках упорядочила. От штрафов вечных отбиваться помогала. Разобралась, проблем не было. Мусорам я не сильно доверяю. Из принципа ни копейки не заплатил, знаю эту породу, которую кроме денег ничего не интересует. Они пялятся, а в глазах один вопрос: «Как бы с тебя побольше стрясти». Я так полагаю, что делать вообще никто ничего не будет, даже не бесплатно, все «на отъебись». Мои деньги уйдут в никуда. Пусть молодых разводят. Если и платить, то под контролем знакомого человека. Ты пойми, я не против потратиться, но не просто так. Я могу, конечно, к частному детективу обратиться, но, полагаю, там такие же пиздоделы, как в ментовке.

–У вас нет никого знакомого в чинах?

–Близких нет, а насчет левых людей я уже все объяснил. Не хочу, чтобы чужие нос совали, пусть это останется в нашем, дружественно-семейном, кругу. Если понадобится кого-то привлечь, привлекай. Но тихо и аккуратно.

От денег сложно отказаться, в моем случае, я бы сказала, невозможно. Но я никогда не разводила людей, не работала по заведомо проигрышным делам, не продавала три заявления за 50 тысяч, как недоумки из юридических консультаций, которыми наводнены «Яндекс» и «Google». Я адвокат, а не «гэкающие» непрофессионалы из регионов. При всем при этом… 100 тысяч за сомнительный сбор информации? Ладно, лучше мне, чем очередному ментенышу на двухсотый крузак. Попробую помочь, по крайней мере, сделаю все, что в моих силах.

–Осмотр квартиры проводили?

–Проводили, ничего не нашли.

–Не переоцениваю мусорков, но мне кажется, после них искать нечего. Правда, если хотите, можем посмотреть.

–Пойдем, сходим. Осмотр провели аккуратный, не обыск, эксперты, все дела. Не нашли вообще ничего, телефон, планшет, ноутбук изъяли– пусто.

От машины к дому нужно было пройти, парковка «выхлопной трубой в окна первого этажа», как это часто принято, предусмотрена не была. Двор-колодец, арка, в него ведущая. Аккуратная парадная, за которой следят. Оштукатурена, покрашена, ступеньки и перила старые, сохранившиеся с момента постройки. Лера жила в 50-метровой «однушке», сплошной минимализм, ни одной лишней детали. Квартира состояла их комнаты и кухни. Стены в комнате светло-серые, пол паркетный, на несколько тонов темнее. Занавески неагрессивного фиолетового цвета. На полу в горшках стояли цветы, причем без соцветий, только зеленые стебли. Кровать из дуба, небольшой ковер, тумба рядом. Кухня в тех же светлых тонах, диван и барная стойка. Окна, на подоконнике подушка, рядом не полностью догоревшая свеча. Видимо, там она сидела, посматривая в окно. Смотреть, честно говоря, особенно не на что, окна с 3 сторон, хорошо на расстоянии, спасающем от вечного созерцания ненужных подробностей чужой жизни. От квартиры веяло могильным холодом, и мне почему-то кажется, что это никак не связано со смертью Леры. Уверенна, также было и при жизни хозяйки.

–Алексей Владимирович, машину Леры полиция осматривала?

–Машину нет.

–Тоже не лишним будет.

–Я ее за город отогнал. Пригоню, посмотришь.

–Вы тогда позвоните, я эксперта найду хорошего, не тупого, он нам поможет.

–Договорились, позвоню. Да, кстати, вот, аванс, столько же по окончании, я понимаю, что никто из нас не господь бог, но я очень надеюсь на результат.

Когда он это говорил, мне стало не по себе. Папа рассказывал, что Свирский достаточно жесткий, не церемонится с людьми, работа которых его не устраивает. Да, я уже помогала, он хорошо заплатил, в тот раз обошлось, посмотрим, как в этот раз получится. С ним нужно общаться быстро, четко и только по делу. Он платит деньги и ему необходимо во всем разобраться. А мне необходима вторая часть гонорара.

Глядя на Свирского сложно было понять, что с ним происходит. Спокойный, собранный человек. Без истерик и требований помочь, столь часто свойственных родственникам. Но на отца, убитого горем до того состояния, когда эмоций уже не осталось, он не был похож тем более. Выглядел как деловой человек, столкнувшийся с непростым, но решаемым кейсом. Возник очередной вопрос, на который нужно как можно быстрее найти ответ.

В следующий раз я позвонила сама, молчание затянулось, а денег хотелось очень.

–Алексей Владимирович, добрый день, что у нас с осмотром машины?

–Оля, привет, ты знаешь, новости появились. Машину мы, конечно, осмотрим, но, возможно, будет кое-что интереснее. Подожди до вечера.

Перезвонил:

Оль, я нашел поврежденный ноутбук в комнате, в которой Лера останавливалась в моем доме. Я думаю, она оставила его в тот момент, когда ночевала здесь в мое отсутствие, в последний раз. Компьютер включается, а дальше-ничего. Он, точно дочкин, да и чьи еще вещи могли быть в ее комнате? В шкафу лежал. У тебя есть специалисты, которые могли бы посмотреть, что там»?

–Найду!

–Привезу его сегодня, сможете побыстрее?

–Постараемся.

Этим же вечером он прямо к офису коллегии привез старый, 17-дюймовый Asus, который включался, а дальше надпись reboot and select… Похоже, что-то с жестким диском. Я позвонила человеку, который всегда выручал меня при возникающих проблемах с техникой:

–Cерёж, привет, «ноут» посмотришь?

–Привет, в чем именно проблема?

–Не включается, в принципе, мне все равно, будет он работать или нет. Главное, чтобы всю возможную информацию можно было вытащить.

–Привози, попробуем…

На следующий день у меня была флешка с файлами и стоило мне это 5 тысяч рублей. Никаких скидок постоянным клиентам, сука. При беглом просмотре ничего интересного. Появится время, изучу более внимательно.

Среди восстановленного находилась какая-то ерунда, заметки, записки, скачанные книги, статьи, фотографии. Я скинула все word-файлы в планшет. Начала читать при очередной задержке начала заседания. Это же нормальная практика у чуда в мантии. Назначить больше, чем можешь рассмотреть, потерять половину дел, уйти на обед, писать, какать, искать себе мужика на мамбе или трусы 54-го размера в интернет-магазине. А люди ничего, подождут. Если что, и до 8 вечера посидят, не развалятся. В крайнем случае, отложим еще на месяц. В этот раз дело было не самое сложное, представителя ответчика пока нет, и конкретно эта судья всегда «откладывается», несмотря на надлежащее извещение.

Привлек внимание один файл с названием «Продолжение». Я начала читать, это дневник девушки Леры. Нужно ли погружаться дальше? Не думаю. Отдам «дяде Лёше», может, найдет, то, что ему нужно, не хочу погружаться в чужие личные проблемы. Да и уважение к чужой частной жизни. Мне платят в том числе и за то, чтобы лишних вопросов не задавала. История, скорее всего, непростая, и, что-то мне подсказывает, что лезть дальше пока не нужно. Интересно, я деньги получу в полном объеме?

–Алексей Владимирович, здравствуйте. Вы знаете, в ноутбуке кое-что нашлось.

–Здравствуй, Оля. Что там?

–Текст, дневник вашей дочери… Я не читала, думаю, вам лучше самому. У вас почта электронная есть? Туда отправлю.

–Оль, я пришлю.

Он скинул адрес, я—текст. Через неделю прислал сообщение в whatsapp: «Оленька, пришли номер карты, деньги скину». Это неожиданно. Не думала, что найдется желающий заплатить 100 тысяч за самостоятельно найденный ноутбук. Думала, все ограничится полтинником, полученным в качестве аванса, да и тот бы назад не потребовал. Хотя… пусть платит, не обеднеет, не гигантская для него сумма. Я отказываться не буду, в конце концов, результат достигнут и неважно сколько времени на это ушло. Я позвоню, самой интересно, почему он готов платить деньги за то, что прочитал:

–Добрый день.

–Привет.

–Я получила деньги, спасибо. Я так понимаю, вы все прочитали и на этом наша совместная работа закончена?

–Да, Оль, я нашел ответ на свой вопрос. Даже в большем объеме, чем хотелось бы.

–Смерть все-таки, была естественной?

–Естественной, если так можно сказать про смерть молодой девушки. Я не сомневаюсь, что моя дочь умерла от остановки сердца. Произошел ряд событий, которые привели к такому печальному результату. Все, больше я говорить не готов.

–Понятно.

–Ладно, Оль, спасибо. Я надеюсь, ты понимаешь, что об этом деле никому нельзя рассказывать? Даже родителям. Я перевел вторую часть гонорара в качестве в том числе и для этого. В твоих же интересах не распространяться. Я знаю, ты умеешь забывать о «лишних знаниях».

–Конечно, понимаю.

–Ну и слава богу.

–До свидания, Алексей Владимирович.

–Пока.

Интересно, что Свирский будет делать с полученной информацией? Состава я так понимаю, нет, обращаться «в органы» не с чем. Да даже если и был бы состав по доведению до самоубийства. Действовать «по закону», идти в СК с заявлением и добиваться возбуда? Бред. Будет отказ, возможно многолетнее обжалование с отменой прокуратурой или судом. Борьба за справедливость заканчивается в большинстве подобных историй —ничем, оставив мерзкий шлейф публичного позора. Будет ли он стараться наказать виновника самостоятельно? Если бы на месте Свирского оказался остро переживающий потерю отец, я бы ожидала худшего. Но, честно, он совсем не выглядел таковым. Была задача узнать, кто виноват. Задача выполнена. Кажется, он не сильно-то переживает и на самом деле, судьба девочки ему безразлична. За годы выстраивания бизнеса мозги так работают: на каждый вопрос должен быть найден ответ. Ответ найден, заказчик успокоился. Ладно, поживем—увидим.

Я оказалась права, прошло полгода, все тихо. В каком виде должна была проявиться реакция? Не знаю… Новости от папы о Свирском. Какие-то изменения в его жизни, я бы услышала. Оказалось, это только теория…В конкретной ситуации странно было рассчитывать на продолжение настолько яркое, чтобы и самой удивиться, и людям рассказать. Не те исходные данные.

Ожидаемые два года назад новости появились в сентябре 2019-го. С Пашей—отличным адвокатом, специализирующимся в основном на делах об административных правонарушениях я столкнулась в Санкт-Петербургском городском суде. Человек, которому откровенно завидовала. Такое количество водительских удостоверений вернул доверителям только он. Иногда мне казалось, что секрет его успеха в том, что он очаровывает баб-судей, безусловно привлекательный мужчина, один из тех, кому, ни будь замужем и прояви он какой-нибудь интерес, «ябдала». На самом деле, Паша не боялся креативить в процессе, используя любую возможность для удачного разрешения дела и был очень уверен в себе, твердо зная, что у него обязательно получится. Он окликнул меня в коридоре:

–Привет, Ольга Анатольевна.

–Привет, Павел Николаевич. Продолжаешь судиться и возвращать водительские удостоверения несправедливо лишенным «синякам»?

–Почему бы и нет? Двоих «гайцов» уволили по отрицательным мотивам по результатам проверки, проведенной по моему заявлению, другому приговор недавно вынесли, он получил условный срок.

–Поздравляю.

–У тебя как дела?

–Не так весело и «жирно», работаю понемногу. Сегодня апелляция решение по разводу господ Черновых «засилила», достаточно важное для меня.

–Адекватные доверители?

–Ты знаешь, вполне. Не жалуюсь.

–Тебе Ванька Романенко мог бы позавидовать. У него доверитель окончательно мозгом повредился. Отбывает 8 лет по 290-й и требует от Ваньки, чтобы он нашел того, кто его заказал. Вавилов из администрации Василеостровского, не слышала? Громкий процесс был и слишком быстрый.

–Не слышала, наверное, загружена была, времени ни на новости, ни на сплетни не оставалось. А его посадку действительно кто-то заказал? По-моему, российскому чиновнику, чтобы сесть, помощь не нужна. Любой уважающий себя за пару лет без проблем на несколько статей состава насобирает.

–Это бесспорно. Но с ним ситуация и вправду не простая. Вавилов сначала ко мне обратился, я дело изучал, следак—мой хороший знакомый недвусмысленно намекнул, что лучше не лезть. «Потенциальный доверитель» будет сидеть в любом случае. Ни защитить, ни «зарешать» не получится. Я послушал умного человека. Дело резонансное, но профита с него никакого.

–А Ваня взялся?

–Ваня взялся, ему очень деньги нужны были. За это сейчас и расплачивается. Доверитель—невероятно жадный. Считает, что адвокат до пенсии ему помогать должен за однажды заплаченные копейки. Теперь, он, видите ли, хочет «адвокатского расследования». Сумму гонорара увеличивать только не намерен.

–У него есть хоть какие-нибудь мысли на тему того, кто его заказал?

–В том-то и дело, что нет. Говорит, что «по работе» все со всеми было ровно, столько лет на этом месте. Личная жизнь тоже прозрачна, давно женат, трое детей.

–Любовница, разовые девки?

–Как ты могла подумать? Это же русский чиновник-образец моральной чистоты. Любовницы, говорит не было, разовых девок-тоже. По отзывам контактировавших с ним в последнее время, он сильно изменился, совсем перестал свои аппетиты ограничивать. С людьми как с говном обращался, денег требовал непомерно. Когда брал, с решением тянул месяцами, у людей убытки, ему все равно, в безнаказанность собственную уверовал. Видимо, не тем нервы мотал. У тебя же отец со Свирским работает. Они что, не сталкивались?

–Папа со Свирским уже давно не работает. А тот на «Ваське» даже не пытается ничего строить.

–Ясно, ладно, Ольга, мне пора, дел полно.

–Давай, счастливо!

Нужно у папы спросить про этого Вавилова. Сталкивался ведь наверняка, знает. Может даже подскажет, кто этому упырьку мог зла желать. Мне всегда интересны подобные истории. Хоть какая-то справедливость. Закон не работает, так они сами друг друга жрут, забавно. По моему личному мнению, вся это свора не имеет права на человеческое отношению, по определению. Много у них желания помогать людям? У ментов, годами не возбуждающих дела со стопроцентным составом потому, что «на этом не поднимешься, бумаги больше истратишь»? Не по этой, так по целой массе других причин, не всегда даже из-за денег, чаще из-за лени. Зато непричастных закрывать горазды, чтобы «жирную палку» срубить. У сотрудников районных администраций, годами «глотающих» жалобы и строчащих отписки жителям аварийных домов. Управляющие компании их обслуживающие в непонятном направлении уводят деньги, а парадные напоминают уборные, где бомжи бы гадить побрезговали. Судьи… своеобразнейшая каста. В большинстве своем страшные, неумные бабы-хамки, вдохновленные административным ресурсом ломают людям жизнь неправосудными решениями. Если они людей непонятно за кого считают, имеют ли они сами право на сочувствие? А этот… посадили, пусть и по беспределу, ну и ладно. Одной мразотой меньше, естественный отбор, так сказать.

Понимаю, что при моей профессии, с представителями вышеуказанных видов нужно дружить, но у меня не получается. Нет знакомых в администрации не то что города, района. Так, среди мусоров и прокурорских, по мелочи. Брезгливо с ними общаться, как и дружить с их женами—домохозяйками, по совместительству «владелицами успешного бизнеса». О чем общаться с бабами, у которых жир из определенной точки в морду перекачан, которые только и мечтают о том, чтобы «успешный фаллос» изо рта не выпустить. Существа, принимающие противоестественные позы на фотках в инсте, потому что это красиво. Малообразованные колхозницы, не до конца забывшие вчерашнюю нищету, да, пусть красивые, дорого одетые, но не перестающие от этого быть дворняжками, «работающими за еду». Эти подзаборные бабы ложатся в постель, рожают детей от лицемерных существ, которые на совещаниях рапортуют о том, насколько прекрасно жить, в действительности ничего не делая, кроме как увеличивая количество мрази вокруг нас. Может нормальная русская женщина быть женой подобного дерьма? Ни при каких обстоятельствах.

Ситуация с посадкой Вавилова–возня, жизнь насекомых, невероятно увлекательная при этом. По хорошему, им всем место там, где сейчас этот чиновник, отдельные аресты-это местечковые разборки. Не поделенный кусок. Да и показуха в основном, сливают мелочь. Тех, кого не жалко. Если у одного не последнего лица нет задачи закрыть другое не последнее лицо, оно может творить любую дичь. И самое смешное, что все эти деятели искренне верят в то, что «заработали» на хорошую жизнь. Непосильным трудом, ага. Вот честно, когда кого-нибудь из них сажают, я радуюсь. Что это, классовая ненависть? К какому классу? Классу тех кто не умеет писать без ошибок, но «наотпускал» на хорошую квартиру, загородный дом, автомобили? А эти… Низкосортные женщины и их не всегда умные, но хитрые и хорошо устроившиеся мужья. Сколько бы денег у них не было, никогда они не будут ровней нам, представителям русской интеллигенции.

Как бы папе аккуратно вопрос про этого Вавилова задать?:

–Папа, привет!

–Привет, Оленька!

–Пап, я по делу. Ты сталкивался когда-нибудь с Вавиловым из администрации Василеостровского района?

–Что-то не припомню…

–Его посадили где-то год назад, ты должен был слышать об этом.

–Ааа, да было. Суд, срок. Но ни я ни Леха с ним не работали. Ни одному из нас Василеостровский не под силу. Я помню, нужно было через него на «хорошего человека» выйти, Владимирыч категорически отказался иметь с Вавиловым дело. Принципиальный вопрос.

–Почему, откуда такое неприятие?

–Не знаю, но Лёха сказал, что работать с этим ……. не будет, он вообще плохо на эту фамилию реагировал.

–Слушай, а как у Свирского дела, давно от тебя ничего о нем не слышала.

–Что это ты вдруг интересуешься?

–Да ничего, на ум пришло просто, ты же часто раньше про своих друзей рассказывал.

–Свирский уехал в Испанию, как раз полгода назад.

–А как же бизнес, продал?

–Нет, управляет удаленно.

–Это реально?

–Как оказалось, да.

Как интересно складывается: Свирский очень плохо относился к Вавилову, уехал после его «посадки». Вот, как минимум, один недоброжелатель. Неужели? Да нет! Меня часто версии в порядке бреда посещают, не думаю, что это правда. А было бы забавно. Мне бы с Алексеем Владимировичем поговорить, очень осторожно. Если папа узнает, что я до Свирского докопалась, мозг без остатка вынесет. И все равно, нужно придумать, как сделать «потоньше» и связаться с новоявленным испанцем. Интуиция… Как только достучаться?

Я же на почту ему содержимое флэшки скидывала. Можно попробовать написать с того же адреса. Сообщение такое: «Алексей Владимирович, добрый день! Хотелось бы с вами поговорить про Глеба Вавилова. Если найдете возможность, буду рада пообщаться! Ольга» В ответ он прислал мне свой европейский номер телефона, переписка продолжилась в whatsapp:

–Здравствуй Оля, о чем ты хотела поговорить?

–Здравствуйте, Алексей Владимирович. Глеб Вавилов-бывший чиновник, отбывающий срок, сейчас активно ищет того, кто его посадил. Мне почему-то кажется, вам будет полезно это знать.

–Оля, он кого-нибудь конкретно подозревает в том, что с ним случилось?

–Он не знает, кто это с ним сделал, но очень хочет узнать.

–Я готов поговорить, но только лично. Я не в России, ты знаешь?

–Знаю. Полагаю, возвращаться не планируете?

–Не планирую. Сможешь прилететь, например, в Ригу?

–А почему не в Хельсинки, ближе же?

–В Финке выше риск встретить знакомых, не хотелось бы. Так что насчет Латвии?

–Нужно посмотреть, когда смогу. Только вот… Билет и гостиница за счет доверителя, командировочные расходы.

–Не вопрос, Оль, напиши, на какую дату взять билет и скан паспорта скинь для оформления. У тебя шенген, я надеюсь, открыт?

–Да, с этим все в порядке.

Через 2 недели, на выходные 21-22 сентября могу слетать без проблем. Нужно поговорить со Славой, которому эта идея, скорее всего, не понравится. Я, конечно, не из тех, кто спрашивает разрешение мужа, но считаю, что не лишним будет рассказать о своих планах, а не ставить перед фактом. Меня бы тоже выбесило, если бы Слава собрал чемодан и хлопнул дверью, заявив, что он в командировку. Да и к чему семейные конфликты из-за мелочей, а это, все-таки, мелочи:

–Слав, я должна буду в командировку поехать, через две недели, на выходные в Ригу.

Я давно не видела, чтобы он смотрел на меня с таким бешенством:

–Ты что совсем что ли? Ты когда к Ковальчуку устраивалась, мы договорились, что никаких командировок, насколько я помню, ты сама была против них, что сейчас поменялось? Или у тебя личная жизнь налаживается и ты под предлогом работы в Ригу решила съездить, да еще и на выходные?

–Слав, за языком следи. Я тебе повода не давала так со мной разговаривать. По твоей логике, я тоже должна мозг выносить на тему того, что ты из Тая улетел раньше нас по неотложным делам? Кроме того, эта поездка не связана с работой в коллегии, это другое.

–Еще лучше… другое, может пора все-таки рассказать?

–Помнишь, два года назад я помогала папиному другу, Свирскому, разобраться со смертью дочери?

–Помню.

–У этой истории появилось интересное продолжение и мне нужно понять, в чем, все-таки, дело.

–И что же случилось?

–Это только между нами, надеюсь, ты понимаешь?

–Я когда-нибудь кому-нибудь рассказывал о твоей работе?

–Нет, но это потому, что я сама тебе далеко не все рассказываю. Подозреваю, что человек, виновный в смерти Леры, наказан. Все. Большего сказать не могу. Свирский живет в Европе и не может вернуться в страну, чтобы с ним поговорить, нужно слетать в Ригу. Никакого общения по телефону или обсуждений по почте быть не может.

–Понял. Ты так хочешь разобраться?

–Ты же меня знаешь, я не успокоюсь, пока не добьюсь своего.

–Знаю… Если все так, как ты говоришь, то не будешь против, если я с тобой поеду?

Что-то новое в исполнении моего мужика. Что это: забота, ревность, или сам где-то обосрался, накосячил, а теперь боится, что и с ним так поступят? Да пусть едет. Одной скучно и некомфортно, со всеми трудностями придется самой справляться, а если Слава будет рядом, и сумки потаскает, и такси вызовет.

–Слав, мой билет и гостиницу оплачивает Свирский, говорить о том, чтобы оплачивал твой, я не буду. И еще, я от одноместного номера, откажусь, с тебя двухместный.

–Хорошо, 21-22 сентября?

–Да, но мы еще окончательно не договорились, скажу, чтобы покупал билет, как только он мне его пришлет, так и ты свой бери. Номер выберу сама, это важно.

–Договорились,–при этих словах он улыбнулся.

Если мой муж так сильно хочет быть рядом, пусть сам разбирается с проблемами. Воспитание рублем самое действенное. Теперь нужно объяснить Свирскому, что я приеду не одна, а с ревнителем семейных ценностей. При этом мы не должны выглядеть как слабо адекватные, у которых аккаунт в инсте называется «Юля и Ваня". Задача, притом, что муж едет со мной в командировку, честно говоря, простой не выглядит.

–Алексей Владимирович, я смогу прилететь в Ригу 21 сентября. Жду билет, отель бронировать не нужно, этим займется муж, он едет со мной.

–Он в курсе?

–Нет, просто не хочет, чтобы я одна летела.

–Ты ничего ему не говорила?

–Только то, что, нужно встретиться с вами по работе, без подробностей.

–Ясно… Вы прилетаете около трех дня, поговорить предлагаю в ресторане, в центре в 7, название позже скину.

–Хорошо, до встречи, Алексей Владимирович.

–Пока, Оля.

Мы летели сомнительным AirBaltic, который за каждый взмах руки хочет денег. Эконом, но хоть не самый нищебродским Basic, и на том спасибо. Я ни разу не была в Прибалтике, несмотря на ее близость. Возникала мысль съездить, но денег жалко, всегда предпочитала добавить и слетать в полноценную Европу. Вот и представился случай, всего два дня. Пробник можно сказать, заодно решу, стоит туда возвращаться или нет.

Приземлились по расписанию, в зоне прилета наш ждал водитель getttransfer, Слава позаботился. Уже не зря полетел, не нужно бегать и решать проблемы самой. Вроде у меня только ручная кладь, на 2 дня достаточно, но все равно надоедает, хорошо, что ее можно отдать кому-то. До города добрались быстро. Слава забронировал номер в Mercure, который никогда раньше не разочаровывал. Времени до начала встречи оставалось все меньше и меньше, мы заселились и начали сразу же начали собираться. Да, Слава выразил желание и туда меня сопроводить.

Алексей Владимирович ждал нас в Riits. Я увидела его, как только мы зашли в ресторан. Он поздоровался за руку со Славой и задал дежурные вопросы:

–Добрый вечер, как долетели?

–Все в порядке, спасибо.

–Слава, не пойми неправильно, но я бы хотел поговорить с Ольгой наедине. Мне трудно будет рассказывать суть дела при тебе. Это мое, а не ее личное.

Слава, как показалось, был готов к подобному развитию событий. Он отсел за столик поблизости, ему принесли меню и он начал выбирать, быстро и не зацикливаясь, как умеет только он. Мой муж ненавидит модные ныне истории на тему «эко» и «био». Он классический мужик из серии: «Мне бы мяса». Свой стейк нашел, ну и ладно. Я выбрала судак на гриле, ягодный десерт и латте. Последний раз ела в «Пулково», так что ужин очень кстати. Неловкий разговор начал сам Алексей Владимирович:

–Оль, что там с Вавиловым? Он нашел того, кто ему поможет найти заказчика? Как ты вообще узнала про эту ситуацию?

–Мне рассказал знакомый адвокат, коллега которого защищал Вавилова. Вавилов хочет, чтобы его защитник нашел того, кто его посадил.

–Он все-таки понял, что его заказали?

–Ну он, наверное, не идиот. Говорит, что все со всеми было ровно, у него не было врагов, и если он сел, значит, кому-то это было очень нужно.

–И как продвигаются поиски заказчика?

–Насколько я знаю, никак, он не хочет платить, а подавать никто не намерен. А что есть шансы, что он может на вас выйти?

–Шанс есть всегда, чем больше звеньев в цепи, тем она слабее, слышала о подобном?

–Много людей знает о вашем участии?

–Несколько знают, этого достаточно. Вавилову никто не помог, когда его сажали, но все может измениться, были же у него знакомые. Насколько подробно ты с коллегой об этом деле разговаривала?

–Я задала несколько вопросов. Плюс, в тот момент, когда я спрашивала, я еще не подозревала о том, что это ваших рук дело. Ведь это так? Я не могла выдать секрет, сама о нем ничего не знала.

–Как ты, кстати, догадалась? Ты же говорила, что не читала дневник дочери.

–А я и не читала. Все как всегда случайно. Коллега рассказал про нагадившего кому-то Вавилова, мне стало интересно, кто посадил этого персонажа, спросила у папы, знает ли он что-нибудь о нем. Папа, в ходе разговора упомянул вашу фразу о том, что вы с ним работать не будете, слишком агрессивно реагировал, плюс ваш быстрый отъезд. Я заподозрила и спросила. А оказалось, была права. Теория случайных чисел, не расскажи мне о Вавилове Паша Печерников, никто бы ничего не узнал.

–Да, Оля, эмоции и случайность. Если бы они еще так часто не играли трагическую роль в нашей жизни. Я думаю, ты никому ничего не сказала?

–Нет, даже Славе, который сейчас сидит в этом помещении.

–А отец знает, что ты здесь?

–Знает, что в Риге, но не знает, что разговор состоится именно с вами. Я же говорила, никто, ничего…

–Никому и не говори.

–Вы знаете мой неподдельный интерес к этой ситуации. Я хотела разобраться до конца. Однозначно ответить себе на вопрос в моей жизни дорогого стоит.

–Я даже рад, что могу, наконец-то, с кем-нибудь об этом поговорить. Ни один человек не знал о том, почему я это сделал. Даже люди, помогавшие мне, были уверенны, что этот мудак кинул меня, как одного из многих. И я решил отомстить. На самом деле, если бы вопрос был в деньгах, дешевле было забыть и зарабатывать дальше, учитывая, сколько мне стоила его посадка. Рядом с ним были люди, готовые помочь, но и они оказались бессильны в этой ситуации. Следак из СК объяснил адвокату, что брать не будет, не его уровень, все решено выше. Его только реализация. А знакомые… Никто не хотел лезть, понимая, что все решено на достаточно высоком уровне. Собственная безопасность важнее. Я, честно говоря, боялся, что будет сложнее, но все прошло относительно легко. Правда, очень недешево.

–Вы сказали, «люди, которые мне помогали», фэйсы, СК?

–Да.

–Как пришло такое решение?

–Я внимательно прочитал присланный текст. Из него четко видно: именно из-за этого человека с ней случилось то, что случилось. Как выясняется, существует множество способов загнать человека в могилу. Например, сломать ему жизнь. Вытащить ее, похоронить заживо. Я не понимаю всех нюансов женского восприятия ситуации, при других условиях, скорее всего, разделил бы точку зрения Вавилова. Но не сейчас, когда дело касается моего ребенка. Мне насрать, что между ними произошло, Леры нет из-за проблем с ним, а значит—виноват. Этот пидарас живет в свое удовольствие, а моя слабая, беззащитная, хрупкая дочь на том свете. Что я должен был делать с этим? Забыть? Понять и простить и существовать дальше, как будто ничего не произошло? Меня охватила ярость и невыносимое чувство собственного бессилия. От того, что это случилось, от того, что не смог предотвратить, из-за того, что сейчас не могу ничего сделать. Я потерял своего ребенка по глупости, когда ей было 8. А в 31, у меня ее отняли. Свою ошибку я пытался исправить, может мне и не удалось, но я многое для этого сделал. И теперь должен смириться с тем, что кто-то, походя, забрал дочь? Первая мысль была самой страшной: «Если у меня забрали ребенка, я должен поступить так же». Знаешь, я никогда не понимал мысли: «Мы не должны опускаться до их уровня». Какая разница, как действовать, если тебе причинили боль? Если тебя задели, ты имеешь право на любой ответ. Гораздо важнее внутренние ограничения. Я никогда не убивал людей. И я не смог бы причинить боль ребенку, даже в мыслях. Да, этот хуесос довел Леру до того, что сердце ее остановилось, но я не раню его детей. Хотя бы потому, что я—это я, а он—это он. Следующий вариант—убить самого Вавилова. Мог бы. Но поверь мне, хотеть и сделать—разные вещи. При одной мысли о подобном я четко осознавал, что не смогу, не переступлю эту грань. К тому же, появлялся вопрос риска. Наверняка, молодой чиновник не сам по себе так успешен, был некто, благодаря кому Вавилов огражден от неприятностей. Связей в городе достаточно. Если уничтожу сам, мне, семье и бизнесу–пиздец. Начну искать исполнителя, в тот же день об этом будет известно. Результат тот же. Сама понимаешь, я не горел желанием под сраку лет в российской тюрьме оказаться. Нужно было действовать умнее, подождать немного, понять, в каком направлении двигаться, я должен был его переиграть. Такие решения не принимают сразу. Я начал искать того, кто сильнее Вавилова. Никто из тех, кого знал, помочь не мог. Я не задавал этот вопрос напрямую, но присматривался, пытаясь понять, кто из окружающих людей сможет поучаствовать. Я ждал, чтобы не совершить ошибку, которая будет стоить слишком дорого. Ты знаешь, как это тяжело? Меня бесил сам факт того, что в сегодняшнем мире, я, взрослый мужик, прошедший через многое должен проверять, смогу ли я уничтожить молодого, потерявшего берега, ублюдка.

–Лера рассказывала вам о том, насколько сложно ей было?

–Лера молчала. Я ничего не знал о жизни, переживаниях своей дочери. Не говорила… а я не спрашивал. Ее с детства беречь нужно было, мы… я этого не делал, не защищал, не помогал. Я задыхался от бессильной злобы, когда читал о том, что она пережила, о ее эмоциях. Я сошел бы с ума, если бы не попробовал помочь. Я не сделал того, что должен был, когда она была рядом. Но чувствовал обязанность отдать долг, когда ее не стало. Чтобы ее, а может, больше моя, душа успокоилась, я доказывал уже не ей, себе, что по-настоящему люблю и способен ради своего ребенка на многое. Те трудности, о которые споткнулась она, преодолевал я. Дети идут дальше родителей, моя дочь не смогла. Она так и осталась малышкой, которой необходима защита взрослых, я попытался все решить, в силу своих возможностей. В конце концов, что я за отец, если своему ребенку помочь не смог? Я должен был доказать, что способен о ней позаботиться. Ненавижу проигрывать, а в этой ситуации я проиграл. У меня отобрали самое дорогое в жизни каждого человека-ребенка. Я пережил ее, и обязан был сделать то, что помогло бы мне справиться с утратой.

–И тогда вы решили, что посадите его?

–После того, как прочие варианты отпали.

–Я так понимаю, ждать пришлось около года?

–Именно. После нескольких неудач, я позвонил очередному человеку. Пару лет назад у него чуть не отжали бизнес, но он со всем разобрался. Никогда не думал о том, как это ему удалось, но, видимо пришло время. Для начала-несколько обязательных вопросов, затем главный:

–У тебя дела все лучше и лучше. А совсем недавно, были тяжелые времена, как ты с ними справился?

–Мне пришлось уничтожить врага.

–Физически?

–Нет, всего лишь посадил, другого выхода не было.

–Кто тебе помогал?

–Тебе фамилии назвать?

–Фамилии не нужно, но интересно, смогут ли они впрячься, если еще раз понадобится? Мне, например. И, какова цена вопроса? Притом, что «приземлить» нужно не последнего в городе человека. Во сколько тебе это обошлось?

–Мне это обошлось в хороший кусок моего бизнеса, теперь я учредитель, доля которого составляет 50%. Но ты можешь не смотреть в ЕГРЮЛ, там фиктивное лицо. И, вместе с тем, это лучше, чем ничего. Лучше того, если бы сидел сейчас я, а не он.

–Бесспорно.

–Ты сможешь узнать у этих людей, готовы ли они взяться еще за одно дело, или нет?

–Я могу попробовать, но ничего не обещаю.

Через несколько дней он мне позвонил и сказал, что люди готовы помочь, со мной свяжутся.

–Вы не испугались? Знаете же наверное, полно таких историй про "решал", которых после передачи денег никто не видел.

–Было не по себе, но в тот момент у меня появилась хоть какая-то надежда на то, что я перестану чувствовать себя как последнее говно.  И я был готов рискнуть. Я знал Сашу, он не пиздабол, если говорит, о чем-то, значит, так оно и есть. Мне позвонили со скрытого номера через неделю и сказали, что пора обговаривать условия. Я назвал фамилию-Вавилов. Человек, который не представился, ответил:

–«Клиент», конечно, не самый простой.

Последовало тяжелое молчание.

–Мне выбирать не приходилось.

–А почему именно он? Работать не дает?

–Да, работать. Так сколько это будет стоить?

–Мы проверили ваши активы и думаем, что 50 процентов будет достаточно. Устраивает?

–У меня нет выбора. Я понимаю, что не могу спрашивать о гарантиях, но я хочу знать, я могу рассчитывать на положительный результат?

–Можете. Если человек-не наш уровень, так бы и сказали. А Вавилов… если говорим, что сможем, значит сможем. Вы в качестве аванса 10 процентов своей доли подарите надежному человеку. Можете проверить со своим юристом, все чисто, после сделки начнем работать. И, кстати, на сколько вы хотите, чтобы он сел?

–Как можно дольше, вплоть до пожизненного.

–Ну это слишком, на это всех ваших денег не хватит. 8 лет, мы же не серийного насильника и убийцу из него делать будем.

–А кого?

–Взяточника—того, кем он, собственно и является.

–Что нужно делать, конкретно.

–Если конкретнее, то первый шаг за вами.

–Я понял, когда нужно дарение оформить?

–Чем быстрее оформите, тем быстрее начнем работать по вашему вопросу. С вами свяжется еще один человек, который будет сопровождать сделку.

Через несколько дней нужный договор был подписан. Началось ожидание. Где-то месяц не было слышно вообще ничего и я начал беспокоиться, появились мысли о том, что мне самому пора опасаться рейдеского захвата, так как 10% бизнеса юридически не были моими. Однако, через несколько дней позвонил «первый» неизвестный человек и сказал, что в ближайшее время все будет и нужно готовиться к подписанию договора дарения на остальную часть доли. Сделал. Спустя неделю во многих СМИ, включая некоторые федеральные, появился сюжет о том, что чиновника администрации Василеостровского района Глеба Вавилова задержали при получении взятки в крупном размере. Я наблюдал массированную поддержку в прессе, блоггеры эти, журналисты и прочая срань господня. Масса непрофессиональных статей, зато общественное мнение формировалось в определенном русле. Вавилов преподносился как человек, которые последние 15 лет неустанно воровал, что, конечно, правда, но то, насколько «на отъебись» это было сделано, шокировало даже меня. Перетряхнули все его грязное белье, до которого смогли добраться. Многие из тех, кто распространял новость, путали статью и имя фигуранта. Они вообще не вникали, писали не разбираясь в деталях. Несмотря на наличие постоянного места жительства и места работы, суд решил, что он может скрыться от следствия или оказать давление на свидетелей. Итог—арест. Через два месяца приговор-8 лет строгого режима. Потом апелляция, которая оставила его в силе.

–Вы довольны?

–Хорошо работают, чисто. Они и приговор старались «засилить» как можно быстрее, чтобы ничего не поменялось, никто не смог решить проблему. Им удалось, свои обязательства выполнили полностью.

–Сейчас вы живете в Испании?

–В Аликанте. У меня произошли изменения в личной жизни. Я расстался с Наташей.

–Новые отношения?

–Да, новая женщина, очень спокойная и уравновешенная, у нее дочь, которой 16, нормальная, без особенных подростковых взбрыков, девочка-отличница. Кажется, чем-то похожа на Леру. Я же не знаю, какой она была в 16. Мне сейчас спокойно и комфортно. Новые отношения с правильным человеком дают нужные эмоции.

–Вторая дочь, она с мамой в Питере осталась?

–В Питере, но не с мамой, у нее своя семья. Моя дочь Настя с детства тоже была непростым ребенком. Мне повезло, они у меня обе с придурью, причем с придурью разной полярности. Настя–полная противоположность Леры. Наверное, в этом виноваты мы, как родители. Наташка-тупая пизда, на нее рассчитывать в плане воспитания не приходилось, а я зарабатывал деньги. И с ней тоже многое упустил. Мне очень жаль, что мои дочери такие неправильные, изломанные. Я то ли не показал, как быть должно, то ли не научил (если это вообще возможно), может, они не видели достойного примера. Хотя я старался всем их обеспечить. Получается, я проебал обеих девчонок. Одна одинокая, несчастная, не знающая, как вести себя в социуме. Вторая, наоборот, живет на полную. Красивая, смелая, уверенная в себе, ни в чем никогда не знающая отказа. Алкоголь, наркотики, мужики… Я удивляюсь, как она ни одного аборта не сделала. Может я конечно, чего-то не знаю, но она бы ко мне за решением вопроса прибежала, не к придурочной же матери. Она, слава богу, замужем, у меня внук, к воспитанию которого я не буду иметь никакого отношения. Тяжело осознавать, что ты не вырастил ни одного нормального ребенка. Теперь у меня третий, последний, шанс воспитать дочь, пусть и не родную.

–С Натальей развелись?

–Официального развода не было. Зачем делить имущество и бизнес? Мою подругу юридический статус не волнует. Я всем, чем мог, обеспечивал жену и дочь, и больше ничего им не должен. Квартиры, машины у них есть, Настя институт закончила, вышла замуж за мажора с хорошим папой, пусть теперь он ради сына напрягается. У меня Лена и Карина…

–Наталья так просто вас отпустила?

–Такие как она ничего не воспринимают нормально. Орала, истерила. Сказала, что подаст на развод и мы долго будем делить имущество, если я исчезну и перестану спонсировать. Пришлось даже врезать в профилактических целях. Настолько мудрая у меня жена, что доводит до рукоприкладства. Потом объяснил, что сейчас ей помочь некому, ее лучшие времена прошли, поэтому не нужно бесить. Я понимал, что она-не Татьяна, которая вообще ни на что не претендовала, правда и было у нас в тот момент немного. Могла бы на алименты подать, нервы мне трепать, ничего подобного не сделала, отпустила. Хорошие они у меня, и Таня, и Лера. Но знаешь, я не жалею, что ушел от Татьяны, всему свое время, Таню разлюбил, а Наташа—легкая, молодая, работала в Ленинградском доме моделей, и так отличалась от образа советских девушек, к которому я привык, влюбился… И не захотел отказывать себе в возможности прожить еще одну, новую, счастливую жизнь. Я не мог знать, что и она закончится через 7 лет. В этот раз развод последнее, что мне было нужно. Наташа, как я уже говорил, не Таня, она бы не осталась ни с чем, еще молодая и красивая, вполне могла найти любовника из моих врагов, который помог бы от меня избавиться и стала бы она богатой безутешной вдовой. К тому же, имущества у нас было в разы больше, чем с Таней. Я начал жить своей жизнью, мне было достаточно девушек, которые, то появлялись, то исчезали, когда надоедали. Наташе я сказал, что она продолжает оставаться матерью моего ребенка, которого мы должны воспитать. Деньги у нее будут, устраивает такой вариант, хорошо, не устраивает, может уходить, дочь останется со мной. Согласилась. Мы так и существовали, в параллельных реальностях, каждый ни в чем себе не отказывал. Знаешь, в Насте я тоже быстро разочаровался, в этой маленькой копии Наташи, пытался, конечно, как-то помочь. Психологи, наши с ней разговоры, деньги, лишение денег-ничего не работало. Ей было всего 15, когда я от нее устал до невозможности. При том, что она моя дочь и я ее очень-очень люблю, я не мог найти с ней общего языка. Вся в мать: своенравная, вечно чего-то требующая, недовольная. Она могла быть очень грубой и чуть ли не прямым текстом нахуй меня посылала. Ей, кстати, тоже доставалось от меня. Две девушки, на которых я поднимал руку. Иногда появлялось ощущение, что ни она, ни ее мать вообще ничего ко мне не чувствовали, им нужны были только деньги, которых я не жалел. У настии было все: брендовые шмотки, лучшие салоны, машина в 18 лет, собственная квартира, хороший вуз. Она считала, что такая жизнь-норма, даже подумать не могла, что это все стоит денег и их нужно как-то зарабатывать. Я хотел устроить ее к себе на работу, на что дочь мне заявила: «Папа, я работать не собираюсь, я выйду замуж и муж будет меня содержать!» Она вышла и пока все складывается. Ее муж, которому сейчас 30 работает у отца, я так понимаю, бизнес в перспективе перейдет к нему. У Насти все хорошо с деньгами, как было с самого рождения: квартира в центре, няня, домработница, машина теперь уже с водителем. И дай бог. Настя хваткая, вся в маму. Победительница по жизни. Кстати, с Лерой они вроде бы неплохо общались, несмотря на разницу характеров. Она не могла бы оказаться в ситуации, в которую попала Лера. Я рад за нее, хотя бы потому, что она жива и получила то, чего хотела. Пусть хоть у нее все будет хорошо.

–Наталья запрещала вам видеться с Лерой?

–Не то, чтобы запрещала, я, как любой нормальный мужчина в браке прислушивался к своей жене, но выбор делал сам. Так получилось, что мы отдалились. Татьяна не препятствовала встречам с дочерью, я сам не особенно рвался. Наташа, Настя, работа, постоянная занятость. К тому же, общаясь с Лерой, я должен был постоянно испытывать чувство вины. Это последнее, чего мне хотелось. Они живы, здоровы, и слава богу.

–Вы знали, что с ними все в порядке?

–Нет, но я надеялся. В тот день, когда я снова увидел свою дочь, понял, что не ошибся. Я очень благодарен Татьяне, что она столько вложила в другого моего ребенка. Даже несмотря на то, что Лера-очень своеобразная девочка.

–Вы никогда не хотели вернуться к Татьяне? Или позже, когда брак с Натальей исчерпал себя, попробовать создать семью еще раз?

–Как я мог к ней вернуться, если давно не любил? Зачем? Я уважал ее, но все было в прошлом. Татьяна, конечно, не заслужила подобного. Это ваше вечное женское «Я хорошая, зачем он так со мной?» заставляет мучиться, но не играет роли, если мужчина решил уйти. Решение сложное и болезненное, но меня жалость не заставила остаться рядом… Вообще, мне кажется, мужчины никогда не жалеют, если дело дошло до такого серьезного шага, как расторжение брака, в котором есть ребенок. Ответственный поступок, на который мало кто решается, поэтому и случается подобное нечасто. Сильные чувства должны захлестнуть. Или жена невозможная, что более вероятно. Это не про Татьяну. Я ушел именно за любовью, а сейчас считаю, что ее можно и нужно пережить, исчезать нужно, когда рядом находящаяся мадам жить и дышать мешает. Наверное, чтобы к этому прийти, доживают до моих лет, и переживают то, что я пережил. А новая семья? Там не было бы ничего такого, с чем я не сталкивался, ничего необычного. Влюбиться как в молодости я не мог. Знаю дедов, которым срывало колпак, но я бы не хотел быть одним из них, да и испытал я все, что мог, в свое время. А просто так менять одно на другое? Мне это не было нужно, жизнь понятна и налажена. К тому же, у меня появилась вторая дочь-Лера, которой я надеялся стать хорошим отцом. Исправить ошибки, допущенные с Настей.

Понимаю, что в 23 года воспитывать ребенка поздно, но мне хотелось общения с другим дитем. Понимаешь, я сразу почувствовал симпатию к Лере, не могу сказать, что полюбил, но мне понравилась эта милая, скромная, воспитанная девочка. Мне хотелось помочь ей стать счастливой. Я старел, становился сентиментальным, понял, что у нее не было многого из того, что есть у Насти, и я хотел ей помочь, не «разгоняя» чувство вины. Я хотел, чтобы она была счастлива, гордиться ей. Предпосылки были: девочка, интеллигентная и образованная. Помню, она постоянно рассказывала про книги, которые прочитала, про театр, выставки, путешествия. Я видел, что она очень одинокая, несчастная. Со временем, я полюбил эту девочку и даже пытался восполнить всю ту любовь, которую не дал раньше. По-моему, у меня даже получалось. Я хотел, как родитель, помочь ей найти свое место в этой жизни. Осознавать, что в этом есть и моя заслуга. Поначалу, когда у нее появился этот сраный Вавилов, я радовался. Очень странно, до таких лет быть одной. Я не поклонник дешевого фрейдизма, который старые пезды-психологи активно внедряют в массы, но ей действительно было сложно общаться с мужчинами, отсюда проблемы. Поэтому она и споткнулась о такого мудака. Не потому ли она влюбилась в урода, потому что у нее перед глазами был пример папаши-урода? Она обвиняла меня в тексте, и я, пожалуй, готов признать свою вину, ответственность. Я видел, что она угасает, но ничего не сделал. Думал, все пройдет само собой. В какой-то момент, когда я целиком погрузился в процесс мести, задал себе вопрос, почему я это делаю? Я-оскорбленный собственник, мщу другому человеку просто потому, что он отобрал мое или потому, что ничем не могу заглушить боль от утраты ребенка? Знаешь, я сам не заметил, как из приятной девочки она стала родным мне человеком, ребенком, для которого я все сделаю. Для отца, в отличие от матери, чья любовь безусловна, важны достижения, его любовь, как бы это грубо ни звучало, нужно заслужить. Так вот, Лера заслужила мою любовь тем, что была доброй, чистой. Она ничего не добилась в жизни, и это не было важно, я очень ее любил просто потому, что она-моя дочь. Как видишь, я почти приблизился к безусловному чувству.

–Получается, что если бы она вам по-человечески не понравилась, вы бы не стали продолжать общение, несмотря на то, что это ваша родная дочь?

–Думаю, именно так и было бы.

–Вы говорите о решительности в вопросе ухода из семьи и готовности мужчины к этому шагу, а как же рассказы для «любимых» за пределами брака, о том, что «люблю тебя, но не могу от жены уйти, долг, обязанность, дети»?

–Ты правильно говоришь, рассказы. Это обязательная программа, без которой ничего не будет. Потому что, в основном, желание нового тела (много прекрасных девушек), новых впечатлений. Можно восхищаться каждой, которая в определенный момент твоей жизни была рядом, но не любить, на это сил не хватит. Я высказал свое мнение о причинах распада брака, и желание секса на стороне, возникающее у привлекательного, востребованного мужика, который не играет в верность никоим образом к ним не относится. А само желание возникает, когда жене не до тебя, или еще какие-нибудь проблемы. Но не нужно той, другой, думать, что она ценнее и важнее жены. Сам не знаю, как это устроено. Страх перемен, дети или все же оставшаяся любовь, но зачастую персона любовницы не играет большой роли и, естественно, мужчина никуда не уходит. Важно недопонимание с женой, которое и выступает на первый план, это с ним у мужчины диалог и отношения, а не с новой женщиной. Все то, что есть—это проблемы мужчины и его жены. Той, другой, как личности часто вообще нет.

–Алексей Владимирович, скажите, вам стало легче, когда история с Вавиловым закончилась?

–А ты уверенна, что она закончилась и что значит легче? Он остался в живых, а моя дочь умерла. У этого человека есть будущее, даже после отсидки, у Леры его нет. У Вавилова есть дети, у моей дочери их не было и не будет, я не стану дедушкой внуков, мамой которых была бы Лера. Я сделал, все, что мог, при этом, многое потеряв. Не знаю, правильно ли поступил, но не жалею. Я, как бы ни отстранялся от этого чувства, но ощущал себя перед ней виноватым. Своим поступком я решил некоторое количество проблем. Ты сама знаешь, что значат для нас наши дети, и на что мы способны ради них. Это особенно сильная боль. Я немного ее заглушил, хотя, понятно, дочь не вернуть, но отомстил за своего ребенка, объяснил «обмудку», что нельзя ломать жизнь другого человека, нельзя играть чужими чувствами. Я сделал то, что позволило мне перестать себя ненавидеть. Я спас память дочери и себя.

–Вам никогда не хотелось, чтобы Вавилов узнал, кто устроил ему настолько сладкую жизнь?

–Я проделал большую работу, потерял деньги, и время от времени у меня возникал подобный соблазн. Хотелось бы, чтобы он понял, из-за кого сидит, и охуевал от злости и бессилия, так же, как я, когда ее потерял. Я хотел, чтобы Вавилов чувствовал себя так, как моя дочь. Но знаешь, есть особое удовольствие и в тайном глумлении над «невинно осужденным». Сейчас мне нравится знать, что он мечется в своей клетке (в прямом смысле), пытаясь узнать, но, надеюсь, никогда не узнает, что, на самом деле, сидит за убийство. В этом есть некая ирония: сначала он не знал, до чего довел человека, теперь не знает, что платит за это. Я сейчас выгляжу как дед, ударившийся в излишнюю сентиментальность?

–Вы уехали потому, что боялись, что все еще может измениться?

–Я уехал потому, что устал. Всю жизнь вкалывал и заслужил спокойной, тихой жизни, теперь уже можно. Этот город отнял у меня дочь, здесь распались оба брака, и я, не зная, сколько осталось, хочу прожить следующие годы, по возможности, счастливо. Что касается страха, он был и остается. Я до последнего боялся, что моих «решал» перекупят заинтересованные люди и посадят меня. Боялся, что что-нибудь сорвется, Вавилова выпустят, а деньги, в виде доли не вернут, о риске рейдерского захвата я уже говорил. Эти мысли мешали мне жить и я решил, что в Испании безопаснее и спокойнее. Круг общения найти несложно, были бы деньги. А они, пусть и в небольшом количестве, есть. Нам хватает. Я превращаюсь в настоящего европейца. Автомобиль-скромный focus, в дом и обстановку вкладываемся. Продукты пусть дороже, но качественнее российских. Образование Каринке оплачиваю, это да, недешево. Она симпатичная девчушка, все, что нужно в этом возрасте, у нее есть, но без излишеств, я не повторю ошибок, допущенных с Настей. Здесь мне легче, с переменой места я о многом забыл.

После паузы Свирский продолжил:

–Оля, теперь ты единственная, кто знает, как и зачем я это сделал. Я не жду, что ты меня поймешь и не жду одобрения, оно мне не нужно. Но стало не знаю, может чуть легче, когда я об этом рассказал. Ведь, получается, поговорить об этом я мог только с тобой. Если в нашей жизни факты, которым вообще ни с кем не поделишься. Тем, например, что ты-гей, или еврей. Не принято о подобном сообщать, я про Россию. Нужно молчать и надеяться, что никто никогда не узнает. Самое уебищное в моей ситуации, что меня же еще и осудят. Понимаешь, осудят. За то, что я отомстил, лишил детей отца, лишил женщину мужа. Ну во-первых, не навсегда. Потерпит, переживет, работать пойдет или своими дырками поторгует, ей не привыкать. Моя дочь 6 лет жила в аду, не справилась, но она слабая. А все остальные сильные, вот и посмотрим, насколько хватит этих сил. Вся эта херня, про то, что мстить грешно, не по-христиански, так говорят и думают сраные терпилы, которые боятся, и у которых нет смелости или ресурса. Слава богу, у меня было и то, и другое. А что касается кармы, расплаты… я все потерял. Дочь, семью, чего мне еще бояться, что сдохну? В принципе, пожил уже, достаточно. Страшно, что посадят, вот подобного я бы действительно не хотел. Опасаюсь, и стараюсь сделать все, чтобы этого не случилось. Но опасаться не значит обосраться от страха. А те, кто осудит… Пусть потеряют любимого ребенка, пройдут тот же путь, и только тогда получат право открывать рот. У них появится право говорить, а у меня–интерес слушать. Прежде чем судить одного человека за то, что он сделал с другим, нужно четко осознавать, что тот конкретно натворил, тогда и ракурс поменяться может. И не нужно будет кудахтать, хотя… это каждый горазд. Каждый из нас должен платить за то, что сделал. Я не бог, чтобы определять степень и наказывать, но я отец, и в этой ситуации на многое имел право. Вот ты меня слушаешь, тебе жалко Вавилова?

–Я до конца не понимаю, что произошло между ним и Лерой. Но если вы так поступили, значит, на то были веские причины. Вы знаете, я достаточно цинична в силу профессии, и понимаю, что кроме закона существует еще и справедливость. Лерино сердце не выдержало, по закону Вавилов не при чем, чего бы вы добились? Как бы кто ни относился к вашему поступку, я понимаю, насколько сложно он вам дался, это решение сильного человека. Я видела достаточно людей, переживших беззаконие. Многие сдавались, не шли до конца из страха или из-за жуткой апатии, в которой находились. Притом, что им, в отличие от вас, терять, зачастую, было нечего. Единственное, что могли сделать, заткнуться, молчать и жить дальше. И молиться, чтобы последнее не отобрали. Они слабее и должны знать свое место, да в этой стране есть люди, с которыми ничего не случится, что бы они ни натворили. А что, этого кто-то не знает? Сейчас все так и если ты хочешь жить, принимаешь правила, можешь, конечно, попробовать «ссать против ветра», но результат предсказуем. Все мы варимся в этом дерьме, играем в игры, делаем вид, что все нормально, понимая, что дно пробито, и так быть не должно. Бывают одиночки, пытающиеся что-то изменить. Чем все это заканчивается, кроме того, что на них представители народа-богоносца, которым они же и помочь пытаются, первые накидываются? С увещеваниями на тему того, что нечего вмешиваться, нужно молчать и терпеть. Воистину, основная масса народа заслуживает того дерьма, в котором живет, жаль, что вместе с ними мучаются и те, кто хочет нормальной жизни и готов ее таковой делать. А одиноких борцов ждет профилактическое физическое насилие, уголовные дела, аресты, в самом неприятном случае, смерть. Никому из нас это не нужно. Живем в предлагаемых условиях.

–Лера смогла победить ненависть к этому человеку но не к самой себе, боль разъела ее душу, но она нашла в себе силы на прощение. Несмотря на это, я думаю, что она бы одобрила мой поступок. Или хотя бы простила меня за все, что я сделал, как простила его. Заметь, я его не убил, он отсидит 8 (я надеюсь) лет, о том, чтобы в УДО отказали, я тоже попытался позаботиться. Выйдет, жена дождется, детей вырастит, ничего, захочет, справится. Не факт, конечно, что он здоровье не потеряет, но, зато, жизнь сохранит. Знаешь, он сам виноват, что довел меня до подобного, нужно было головой думать с кем и как ты себя ведешь. Ты хочешь прочитать дневник Леры?

–Хотела бы, но я не знаю, будет ли это корректно по отношению к вашей дочери?

–Там нет ничего такого, что нужно было скрывать от отца, а значит и от других людей, очень личная, но очень аккуратно рассказанная история. Прочитав, я надеюсь, ты еще лучше поймешь меня.

–Алексей Владимирович, я не пытаюсь судить, но не считаете ли вы все-таки, что…

–Что сам виноват? В этой ситуации виноват каждый и не виноват никто. В дневнике дочери я прочитал важные слова, которые все расставили по местам. Она права, я бросил ее и мало что успел дать. Немногочисленные материальные ценности не в счет. Я попытался понять, как она чувствовала себя всю свою жизнь и никогда, вообще никогда ни слова не говорила. Бедная моя, маленькая девочка. В этом мире не было более одинокого ребенка. Я понял, откуда эта нескончаемая хандра. А ведь тоже осуждал за то, что дома сидит, не выходит никуда, ни с кем не знакомится. Сломана в самом начале, в детстве. Всю жизнь безуспешно пыталась себя починить. Мы не могли помочь, все видели, но не понимали, как правильно поступить. Она пыталась, но я отмахивался. Я ошибся, при этом, попытался все исправить. Ошибся не в том, что ушел от Татьяны, в том, что забыл про Леру. Много раз задавал себе вопрос, могла ли она стать другой, счастливой, не оставь я ее? Я поступил подобным образом еще и для того, чтобы избавиться от мерзкого, разъедающего намека на вину.

Никто не имел права отбирать моего ребенка. Прямо или косвенно. Это говно показало, что сильнее меня. Молодой по сравнению со мной, 37-летний хер, походя, лишил меня дочери. Когда ее нашли, она лежала на кровати, маленькая, беззащитная. Накрыта одеялом. Я сразу вспомнил того ребенка, которого увидел при выписке из роддома. В этом платье на тонких лямках ее маленькое худое тело выглядело каким-то уж слишком детским. После смерти Лера выглядела так, как чувствовала себя всю жизнь. Сиротски, неуютно. Ты считаешь, я должен был смириться? Не для того мы детей воспитывали, чтобы у нас их отнимали случайные в их жизни люди. Я не верю, как некоторые, что Лера видит то, что сейчас происходит в мире «живых». Я думаю, что если человек умирает, не остается бессмертной души. Смерть-это полное, безоговорочное окончание истории конкретного человека, второго такого уже не будет. А если бы и был, то я хотел, чтобы моя дочка была счастлива, она это заслужила, за все те страдания, которые пережила. Никакого осуждения, только сочувствие. Всю ее жизнь, ей очень сильно не хватало любви, мой поступок—доказательство того, что я любил своего ребенка. Может, это не то, что было нужен, но это все, на что я способен. Хотелось бы, конечно, быть более внимательным при жизни, но, лучше поздно, чем никогда. Моя дочь была достойна любви и заботы.

–Алексей Владимирович, спасибо вам, что нашли время на такой важный и непростой разговор.

–Я ответил на все твои вопросы?

–Да.

–Оля, я очень надеюсь, что ты понимаешь насколько важно для тебя, для твоей безопасности сохранить все то, что ты узнала, в тайне.

–Алексей Владимирович, не волнуйтесь, я все понимаю, и проблемы мне не нужны. В том, что вы сумеете мне их создать, я не сомневаюсь.

–Дело не только во мне, но и в Вавилове, помни о нем. А историю эту забудь.

–Я постараюсь. Вы когда в Испанию возвращаетесь?

–Несколько дней побуду, погуляю по городу, янтарные «фиговины» своим девчонкам выберу. К тому же, в 90-е я мотался в Ригу по бизнесу, когда только приехал в Питер. Буду молодость вспоминать, смотреть, многое ли здесь изменилось и в какую сторону. У вас какие планы? Погулять по городу, посмотреть?

–Вы знаете, я за последние дни так сильно вымоталась, предпочла бы выспаться в отеле.

–Ну смотри, как хочешь.

–Мы скорее всего больше не увидимся, но я на связи, если будет нужно.

–Надеюсь не нужно, но я благодарен.

–Хорошо, прощай, Ольга!

–Прощайте, Алексей Владимирович.

После этих слов я встала, подошла к Славе, который уже поел и оплатил свой счет, сказала: «Пойдем в отель!» По пути совершенно не хотелось разговаривать. Cлава, понял мой настрой, и тоже молчал.

–Я не хочу сегодня гулять, ты не против?

–Нет, не против. Потом расскажешь, о чем вы говорили?

–Слав, ты же знаешь, я не могу делиться этим, ради нашей общей безопасности. Итог таков: я, совершенно того не желая, разобралась в достаточно тяжелой и неприятной истории, которая затронула судьбы нескольких людей.

–И виноват в этом Свирский?

–Как сказал он сам: «Виноваты все… и никто».

–Ты в это веришь?

–Почему я должна не верить? Я надеюсь, это все никогда, даже отблеском прошлого, не появится в нашей жизни. Не спрашивай больше об этом хорошо? Все закончилось. Давай договоримся, как только я пойму, что все в прошлом, я тебе расскажу, пока не время… Мне самой нужно понять и успокоиться.

–Мне не нравятся твои секреты и вдруг появившаяся загадочность. Это хотя бы не принесет проблем?

–Если буду молчать, то нет. Я уже говорила, это не моя тайна, ты скоро все узнаешь, но не сейчас. Скажи лучше, ты мной гордишься? Тем, что я такая умная?

–Горжусь, конечно.

Сбор вещей, перелет, сложный разговор, я очень устала, разболелась голова. В тот вечер не хотелось ничего, кроме того, чтобы прийти в отель и наконец-то, выспаться. В гостинице мигрень стала невыносимой. Таблетка и бутылка воды из мини-бара. Дальше сон. Слава сел читать нескончаемые спортивные новости. Я проснулась на следующий день в 6.30. Славка, наоборот, уснул часа три назад. Пойду, прогуляюсь, когда вернусь, позавтракаем.

Город не произвел на меня особенного впечатления. Еще не Европа, вообще не Россия. И, вместе с тем, как бы они нас не ненавидели, общего немало. Любовь к красивым автомобильным номерам, большим логотипам. И 70 лет, прожитые латышами, бок о бок с россиянами, чувствуются. Не только в застройке спальных районов. Эта общность витает в воздухе. Неуловимый, объединяющий запах совка. Терпения хватило часа на полтора прогулки. В принципе, все ясно, пойду будить Славу, если проснется. В отзывах написано, что в нашем отеле весьма приличные завтраки. Проверим. Рейс вечером, еще успеем погулять. Я очень люблю эти редкие моменты свободы, когда просыпаешься во сколько хочешь, надеваешь худи, джинсы и кроссовки. Можно долго завтракать, болтать с мужем. И самое главное, никуда не торопиться. Во время завтрака мне на почту пришло письмо, Свирский не забыл, текст прислал. Почитаю, но не сегодня.

Нужно ли говорить, что в череде дел о дневнике Леры Свирской я забыла достаточно быстро, да и не хотелось сейчас, когда все ясно, погружаться в чужие проблемы. Я разобралась в главном, к чему детали?

Через три месяца после полета в Латвию, перед новым, 2020-м годом, в тот момент, когда все мои знакомые «упарывались» на корпоративах, я узнала, что Вавилов найден мертвым в камере. По информации ФСИН, признаков насильственной смерти обнаружено не было. Затем проверку проводила прокуратура. Ее результаты полностью подтвердили выводы первой, «фсиновской». Потом заявление в СК, на которое никто даже не удосужился отреагировать. Диагноз: сердечная недостаточность. Никто никогда не узнает, что это было. Я не узнаю точно. Намек понят, вопросов больше нет. Но теперь я не могу не прочитать, есть чем заняться в бесконечные январские праздники, которые мы с семьей проведем в Питере.


II

. Ребенок, который с самого начала был один

«Интересно, я была счастлива, хоть когда-нибудь? Наверное, в самом раннем детстве, которое я не помню. Город Тверь, семья с множеством родственников. Любящие меня и друг друга родители, которые всегда рядом. Да, скорее всего в то время, и еще совсем недолго… Мне лет пять: пятиэтажная «хрущевка», дружный двор, в котором все друг друга знали и были, в общем-то, неплохими людьми. У меня много друзей, живущих в том же доме, с ними я носилась, падала, наживала кровяную корку на болячках, а потом, с болью, снимала ее с кожи. С этими же детьми я делила конфеты и яблоки, выданные родителями. Хорошо помню, как мама подружки приносила батон, и отламывала каждому по куску. Особенно вкусной была, конечно, горбушка. Наверное, это самый вкусный хлеб в жизни детей небольшого городка конца 80-х. Нам было интересно друг с другом, и со взрослыми, которые, никогда не отнекивались, а, вроде бы даже с интересом, общались и со своими, и с чужими чадами. Кусок раннего счастья социализации, положенный мне. В 91-м Мама с папой решили переехать в Петербург, или папа решил, в то время тонкостей понимать я не могла. Немного странно, учитывая, что расстояние до Москвы 200 км, а до Питера 530. К тому же, Москва есть Москва—столица. Но всему есть свое объяснение: у папы в этом городе был успешный уже тогда не друг, но знакомый, с которым они вместе служили на Дальнем Востоке. И ему нужен был тот, кому можно доверять в зародившемся и начинающем расцветать бизнесе. Папа оказался именно таким человеком. Все вокруг, в моем маленьком мире, менялось, я же воспринимала это спокойно, без потрясений.

Первой достопримечательностью города, которая произвела впечатление, стал Исаакий. Сейчас понимаю, что мне повезло, что июньский день приезда был солнечным. Получись он другим, не знаю, как бы я восприняла новое место жительства. Собор поразил, но больше напугал. Когда проезжали мимо, я почему-то боялась, что он разрушится и накроет всех здесь присутствующих. Восприятие окружающего мира ребенком, выросшим не в столице. В этом новом большом городе быстро появилось восторженное осознание: «Мне нравится. Я хочу здесь жить. Красиво!» Впоследствии, когда я начну заниматься любимым делом, то есть обдумывать немногочисленные события своей скудной жизни, я много раз задам себе вопрос: «А не этот ли проклятый город разрушил все вокруг меня»? Но это будет позже, пока мне пять, мы с родителями поселились в однокомнатной квартире на 5-ой линии Васильевского острова, в той самой квартире, где я живу до сих пор. Жилье принадлежало вышеупомянутому знакомому, одним из преимуществ переезда нашей семьи было предоставление «угла». Не бесплатно, естественно. В 90-м рынок аренды вообще не знаю, существовал ли? Но к счастью, у родителей, необходимости разбираться в подобном, в новом городе, не было. Жилище мне понравилась. Казалось, теперь я нахожусь в замке, именно так я воспринимала старый, кажется, 19-го века постройки, дом. Двор-колодец, парадная, завораживали и приводили в оцепенение, быстро сменившееся ощущением чего-то родного, казалось, здесь я жила всегда. Впоследствии, когда периодически я бывала на «малой родине», приходило осознание того, что Тверь—это пробник Питера, предоставленный судьбой для начала, после чего полный объем. Ну в правду ведь, похожи. Старые особняки на Советской, вид с набережной Волги на другой берег, на Степана Разина, застройка, мосты. Да, река не Нева, Волга, но это и лучше. Новый город стал своим почти сразу. При этом, я никогда не считала себя петербурженкой. Моя родина-Тверь. А Питер, любимый, единственный, но не родной.

С обретением друзей на новом месте сразу не заладилось. Найти такую же компанию, как на малой родине, не получилось. Впервые моя болезненная застенчивость проявилась и повлекла за собой негативные последствия. В Твери, во дворе я была своей, «по праву рождения», влилась в коллектив, не задумываясь. Или дети были лучше и проще… В Питере выйдя на площадку, я заведомо боялась, что не примут. Не знаю почему, но уже тогда опасалась новых людей. Скромная, необщительная. Было бы проще, если ко мне обратились, я никогда резко не отвечу, есть шанс завязать дружбу. А сама обращаться… Нет… Знакомство уже тогда было чем-то непростым. Я стеснялась подойти к детям и предложить поиграть вместе, в том возрасте, когда не должно быть страха и опасений. Не знаю, откуда у меня это взялось, родилась такой, наверное. Или воспитание. Я не вызвала никого интереса, моего появления никто не заметил. Не оставалось ничего другого, как развернуться и пойти домой. Больше во двор не выходила. Да, вот так вот, не решалась. Позже, когда мы с родителями проходили мимо, я замечала что дети на меня как-то не так смотрят и смеются, обсуждая меня, наверняка, говорят что-то обидное. Родители никак не реагировали и я думала, что это правильно. Терпеть и молчать. Никак не защищаться, игнорировать все возможные выпады в твою сторону.

Второй выход в петербургское общество также провалился. Сад, как погружение в социум оказался негативным переживанием. Было некомфортно. Как только я зашла в группу, села в углу, мечтая, чтобы этот день побыстрее закончился, и еще о том, чтобы на меня никто не обращал внимания. Теперь это было меньшим из зол. После того, как не смогла подружиться во дворе, я стала еще более неуверенной. Было ощущение, что меня здесь нет, все происходящее нереально. В моем поведении не было пренебрежения, один лишь страх. Оказалось, это тоже грех и за него общество жестоко наказывает. Как наказывает всех, кто «не такой». (Еще бы оно само, для начала, было «таким».) Смеется и издевается над инвалидами, слабыми, несчастными. Людей с проблемами стараются растоптать. «Спарта на минималках». А мир от того и не совершенен, что им подобные недоделанные спартанцы правят. Те, кому плохо, виноваты, они всегда во всем априори виноваты. Тогда, в детстве, я уже не хотела нравиться, хотела, чтобы меня не замечали. Чувствовала, что если привлеку ненужное внимание, будет только хуже. Так и получалось. Что это, умение видеть свое будущее или негативные мысли тем и опасны, что могут стать явью? Кто бы знал. Остаться незаметной не получилось, я вызвала живой интерес, совсем не позитивный. Почему-то меня сразу начали дразнить и обзывать, невзлюбили за закрытость и зажатость, за нежелание вылезать из своего собственного, комфортного мирка и я, совершенно не умея защищаться, не придумала ничего лучшего, чем заплакать. Это никого не остановило, наоборот, совершена первая страшная ошибка, которую я из страха много раз повторю в дальнейшем. Я показала, что не отвечу, со мной так можно, боялась и избегала конфликтов. Не могла, как другие дети, драться и плеваться. Подобное поведение мне казалось недостойным. Я пишу это и противна себе. Проявлялись задатки поведения жертвы. Скажут встать и пересесть с места, я пересяду, лишь бы не было ссоры, скажут, что нужно поделиться тем, что дали родители, без проблем… Вот только ощущение оставалось, что ты не человек, а вещь. Обзовут… Я не отвечу. Меня не защищали и не учили защищаться, мысль что-то ответить появлялась, но сковывал страх. Из трех реакций «Бей, замри, беги» моя-«замри». Это первый раз, когда я не смогла отстоять свои границы. Вместо этого, научилась терпеть, чем подписала себе приговор. Уже тогда, мне было некомфортно среди людей именно из-за творящейся несправедливости. Я была хорошей, тонкой и слабой, а они со мной так. Неужели за слабость нужно так жестоко наказывать? Я надеялась, что кто-нибудь все увидит и спасет меня. Защитит. Но этого не случилось. Это был первый урок, показывающий, что никто никогда не поможет, рассчитывай только на себя. И еще, никому никогда не воздастся за ту боль, которую тебе причинили.

Впервые в жизни я почувствовала ненависть и презрение к себе. Ненавидела за то, что не смогла правильно отреагировать, оградить себя, за то, что такая, какая есть. Уже тогда, в детстве отвращение доходило до такой степени, что время от времени хотелось отрывать от себя куски и выбрасывать. Меня травили и я поверила, в то, что я–ничтожество, начала смотреть на себя их глазами. А сад: обзывались, говорили, что я некрасивая и платья у меня страшные. Хотя, как я сейчас понимаю, эти девочки просто завидовали. Платья у меня были самые что ни на есть качественные, заграничные. Я помню один раз проходила мимо и кто-то сказал: «Что ты здесь ходишь, воздух колышешь, холодно». Не шучу, так и было. Я боялась не то чтобы что-то сказать, посмотреть, рукой пошевелить, хоть как-то проявлять свою личность, потому что знала, за подобную вольность последует расплата. В любой ситуации, когда ко мне обращались я замирала и молчала. Это выглядело странно. Я знала, как нужно себя вести, но не решалась, боялась негативной реакции, боялась быть собой, понимая, что за это накажут. Я позволяла издевательствам продолжаться. Реакция на любой выпад-уход в себя. Безнаказанные оскорбления оставляли тяжкий груз на моей душе. Человек, личность которого постоянно растаптывают, ненавидит себя, винит в происходящем. Я презирала себя за то, что так легко сдалась, не билась. Но я не боец, я-тихая и не могла достойно ответить. Позже, много раз, без посторонней помощи распну себя за то, что настолько беззащитная, мечтательная и неприспособленная к жизни. Я буду говорить словами тех, кто всегда обвиняет жертву: «Почему ты не защищалась, почему не спаслась?» Любое насилие ужасно именно тем, что оставляет шлейф перепутанных ощущений, среди которых и: «Я плохая, недостойная, поэтому со мной это произошло» и полное отторжение себя и вина, тебе кажется что ты всегда во всем сама виновата. Хочется стать новой, чистой, той, с которой этого не было. Поступи я тогда иначе, вся жизнь по-другому бы сложилась. Но получилось так, как получилось, подкрепленная остро негативной на нее реакцией, моя зажатость выросла в разы и не помогала дальнейшему установлению контакта с миром. Происходящее я, определенно, воспринимала как трагедию. Моя личность основывалась в основном на страхе. Страхе негативных реакций людей, мира. Пожалуй, тогда впервые проявилось отсутствие интереса к происходящему вокруг. Как я могу радоваться, стремиться к людям, если они отвергают и причиняют боль? Я существовала в переживаниях, ярких и очень болезненных.

Я не смогла правильно повести себя изначально, не смогла дать сдачи, меня никто не защитил. На так называемых «педагогов» надежды было немного. Сейчас мне кажется, что они даже удовольствие испытывают, когда видят травлю детей. Надо мной не издевались каким-то особенно изощренным образом, но и того, что было, хватило.

В школу я пошла не нормальным, социализированным ребенком, любящим себя, жизнь и других людей, а человеком с начальной стадией душевной инвалидности, я была травмирована, уверенна в том, что ущербная. Окружающие чувствовали мою неуверенность, нелюбовь к себе. Даже на детских фотографиях на лице такая печать страдания, что становится не по себе. За столь непотребный вид окружающим хотелось причинить мне как можно больше боли. От меня веяло несчастьем, это бесило, видимо, поэтому и хотелось добить. Неосознанное животное желание. В школе все пошло по тому же сценарию. Хотя, из-за отсутствия эффекта новизны, я переносила происходящее чуть проще.

Опять дразнили и обзывались, когда я отвечала у доски, слышались различные комментарии. При том, я отвечала правильно, не была тупой. Стоило мне надеть какой-то необычный наряд, следовала отрицательная реакция. Я опять раздражала всех одним своим видом. Уже не знала, как себя вести, чтобы не бесить. Я одевалась так, чтобы вообще не привлекать внимание, всегда молчала, не высказывала свое мнение, знала, что оно никому не понравится. Не поднимала руку и не отвечала на вопросы, даже зная ответ. Понятно, что к успехам в учебе такое поведение не вело. Ежедневный визит в школу был каторгой, я боялась туда заходить, стала очень нервной, меня как будто, день за днем, в тюрьму отправляли. При всем при этом я, через силу, посещала школу, хорошо училась, была отличницей класса до 5-го или 6-го, сейчас уже не помню. До тех пор, пока накопленная боль и происходящее не начали давить невыносимо сильно.

В новом городе Петербурге папа почти все время был занят, зарабатывал деньги, мама тоже работала, я проводила время после занятий в одиночестве. Первым, и таким важным лично для меня приобретением стал телевизор и прилагающийся к нему видеомагнитофон, я могла смотреть мультики Disney. Кассет VHS было немного, поэтому диалоги персонажей запомнила достаточно быстро. Данной покупкой материальные достижения не ограничились. Дела у папы пошли хорошо, через пару лет он смог выкупить квартиру, в которой мы жили. За достаточно высокую цену, я помню разговоры на эту тему. Когда нужно было решать вопрос с жилищем, ни мама ни папа не захотели перебираться на окраину, только центр. И тут выяснилось, что знакомый, готов продать квартиру, которую снимали родители. К ней привыкли, да и утруждать себя поисками не хотели, остановились именно на этом варианте. Кроме того, у папы появилась бежевая «девятка жигулей», по тем временам–вполне приличный автомобиль. «Иномарки», как их тогда называли, могли себе позволить только безмерно успешные люди. На вопрос кем работает твой папа, я отвечала: «Папа у меня «бизнесмен». Вот так, коротко и ясно. В тот момент я не знала, что означает это слово, да и интересовали подобные нюансы мало. Иногда в будние дни я приходила из школы, папа был дома. Это означало, что мы обязательно пойдем гулять, или даже поедем на залив на выше упомянутой «девятке», успев вернуться к приходу мамы с работы. Я помню, как мы вышагивали по городу, в такие минуты я почти забывала, как сложно было все остальное время. Я, интересно одетая и папа, молодой, красивый, успешный. Широкую золотую цепь, печатку, он носил, малиновый пиджак-нет. Все-таки высшее техническое образование и остатки мировоззрения советского инженера накладывали отпечаток на восприятие так резко изменившейся действительности.

Сейчас я понимаю, что с 5 до 8 лет, тоже была счастлива. Меня не замечали, травили дети, но у меня была любимая и любящая семья. Не было друзей, но было все остальное, достаток, любовь и забота, постоянное развитие. Мама очень трепетно следила за тем, чтобы я выросла разносторонне-образованным человеком. Театры, музеи, познавательные прогулки по городу, первые путешествия на автомобиле. То, что в детстве часто кажется утомительным и нудным. При этом только такое воспитание в самом раннем возрасте позволяет привить интерес и любознательность. Пытаться расширять кругозор, когда ребенок вырос—поздно.

Идиллия (а именно она это и была) закончилось в 1994-м. Я плохо помню пролетевшие три года, зато отлично–свои впечатления об одном дне. Наверное, слишком тяжелый момент, чтобы можно было выкинуть его из памяти. Я возвращалась из школы, еще во дворе ощутила смутное волнение, как будто что-то должно случиться, что-то не самое лучшее. Мама с папой были дома и о чем-то разговаривают на кухне, как только я зашла, дверь на кухню закрылась, голоса утихли. Ко мне вышла растерянная мама:

–Лера, иди в магазин сходи, купи хлеба.

–Но я…

–Лера, иди,-совсем недружелюбным тоном добавил папа.

Ушла. Вернулась, уже заметно по-детски нервничая, понимая, что происходит что-то плохое. Второй раз меня отправлять никуда не стали, я прошла в комнату, села и через закрытую дверь слушала разговор:

–Какой срок?

–3 месяца.

–И где вы будете жить?

–Я пока снял, потом что-нибудь придумаю, не переживай, эту квартиру я оставлю вам с Лерой, машину, конечно, себе.

–Ясно. Ты точно все для себя решил?

–Да, Таня, прости меня ради бога, но я ее люблю. Наташа работала у нас в фирме и как-то все закрутилось. Я влюбился как в 16. А потом выяснилось, что она ждет ребенка… Я не могу поступить с ними иначе. С Лерой все будет хорошо, я помогу, она уже взрослая, но я все равно рядом, будем проводить время вместе, видеться.

–Ну хорошо, значит хорошо. Ты вещи собрал?

–Сейчас пойду собирать. Танечка, милая, прости меня…

Потом папа действительно взял то, что нужно, при этом никоим образом не претендуя на столь актуальные в то время предметы бытовой роскоши. На прощанье он поднял меня на руки, обнял, поцеловал и сказал:

–Доченька, я ухожу, теперь буду жить отдельно, но я очень тебя люблю и всегда буду рядом.

–Папа, я тоже очень тебя люблю.

После того дня отца я больше не видела. Тогда, в мои 8, я, конечно, не полностью осознавала происходящее, не чувствовала разрывающей душу боли. Намеренно повторяла себе: «Папа ушел, он больше не будет жить с нами…» и почти ничего не чувствовала. Только голова кружится, все как в тумане. Периодически мне начинало казаться, что сейчас все изменится, вернется в «точку восстановления». Ничего страшного, все нормально, все спокойно. Ну да, папа ушел, переживем. На фоне этого появилась тоска и невыносимая тревога, предчувствие чего-то ужасного. Того, что ждет впереди.

Начались, мягко скажем, не самые лучшие времена. Папа больше не появлялся, где он живет, его номер телефона мы не знали. У него не было стационарного «офиса», да мама бы никогда и не пошла его искать, о чем-то с ним говорить, о деньгах, например… Я вообще завидую ее выдержке, не каждая женщина смогла бы вести себя с таким достоинством, не позволить вырывающейся наружу боли подавить волю и начать унижаться перед мужчиной. Гордая, сильная. Не просила отца остаться. Наверное потому, что чувствовала, что это бесполезно. Я знаю, что она вела себя так не от безразличия, папу она очень любила, несмотря на его скотский поступок. Я никогда не слышала ни одного плохого, да и вообще, долгое время, ни одного слова про этого человека. Его не было, он стер себя из нашей жизни. Когда мне было 10, я впервые решилась задать вопрос:

–Мама, а папа он….

–Лера, я не буду говорить о твоем папе. Никогда… Может быть, это не очень тебе понравится, но ты и меня пойми, не получится… Если ты хотела узнать, что с ним сейчас, я не знаю. Так же как ты, я видела его в последний раз в тот самый день.

После этого разговор об отце не заходил. Я, может и не понимала до конца почему нужно вести себя именно так, но лишних вопросов не задавала. Ведь все же хорошо. В нашем доме всегда спокойно и тихо, но уныние и одиночество буквально висели в воздухе. Часто мама, возвращаясь с работы, просто сидела, смотря в одну точку. Однако, рано или поздно, домашние дела требовали включения, она поднималась и продолжала решать проблемы, все возвращалось на круги своя. Я ни разу не видела, чтобы она плакала.

Теперь основной нашей задачей было выжить в эти странные 90-е, которые так неожиданно ударили основной массе населения по мозгам. Я должна была хорошо учиться и хоть как-то помогать по дому. А у мамы была четкая цель: заработать на еду, одежду, отдых, и все прочее. Сначала мама работала менеджером по оптовым продажам в какой-то небольшой фирме, которая в то время торговала телефонами с определителем номера, появившись, такие аппараты были очень востребованы. Платили долларов 400, хватало с трудом. В мои 12, в 1998-м мама нашла другую работу, тоже что-то про торговлю, но теперь уже оптовыми партиями техники, процент с заказов был соответствующий. Работать приходилось много, я почти всегда была одна. Но именно с 1998-го мы зажили совсем другой жизнью. Год кризиса, очередного обвала рубля наша небольшая семья не заметила. Больше не нужно было считать деньги на продукты, я могла есть свои любимые сладости в любом адекватном количестве. Одежды у меня могло быть столько, сколько я хотела. Не брендовая, но та, что продавалась в приличных магазинах Питера, стала вполне доступна. Мы были избавлены от необходимости одеваться на рынке, мучившей почти всех дорогих россиян. Мама купила себе автомобиль, стала выезжать за границу. Основные материальные вопросы были решены. А я, которая видя столь положительный пример перед собой должна была стремиться к подобному, к независимости и возможности достойно зарабатывать, стала совсем иначе себя вести, все изменилось отнюдь не в лучшую сторону.

Уход папы наложился на итак уже искаженную картину мира, я сама не осознавая того, скатывалась на самое дно. Не могу сказать, что мне очень его не хватало, что сильно скучала, но остро чувствовала свою неполноценность из-за того, что у всех папы есть, у меня-нет. К этому прибавлялась беззащитность. Чтобы выжить, необходим был человек, который сможет оградить от неприятностей, объяснить, что несмотря на происходящее этот мир не так уж страшен, если уметь с ним обращаться. Тот, кто всегда защитит, спрячет, укроет, или, отомстит за тебя, в конце концов. Тогда, с моими природными данными был бы шанс. Но жизнь и сам папа распорядились так, что рассчитывать на подобное я не могла. Папа мог стать опорой, но не захотел. Я должна была решать свои проблемы сама. Не слишком ли тяжелая ноша для ребенка?

С каждым годом взросления становилось все хуже. Неосознанная боль разрывала сердце, я сохла, не понимая от чего, увлекалась болезненным самокопанием возникали совсем черные мысли: «А ведь папа совсем не любил меня, если бросил. Одному из самых близких людей все равно, что со мной будет. Насколько же я никудышная, если человек, призванный любить и ограждать, так поступил. Ну да. Папа не любил, люди не любят, значит я это чувство вообще не способна вызвать. Меня никто никогда не сможет полюбить».

Я сильно удивлялась, когда кто-то неожиданно относился ко мне по-человечески, мне хотелось закричать: «Не надо, я плохая, я этого недостойна». Понимала, что заслуживаю только отрицательного отношения, ждала, когда очередной урод причинит мне боль, чувствовала какое-то странное удовольствие от такого обращения. Все нормально, все идет по плану. Привыкла к подобному, чувствовала себя в своей тарелке, последней, худшей и радовалась, когда мне об этом напоминали. Такие же ощущения, наверное, испытывают люди практикующие selfharm. До этого я, на свое счастье, не доходила. Любое негативное проявление (косой взгляд, хамство, неудача) воспринималось как трагедия, на разрыв. Я еще раз убеждалась, что лишний раз лучше не выходить из дома, так безопаснее. Да и вообще, нужно быть как можно более незаметной, это единственный шанс уцелеть.

К моим 14 случилось множество событий, которые, вот честно, я бы предпочла, чтобы обошли стороной. Мир больно ранил, отверг. В результате травли я стерла собственную личность. Постоянное осуждение и неприятие. Лень, отсутствие интереса к жизни. Сильный бы победил, слабая сломалась. Я точно знала, что чтобы я ни делала ничего не получится, не нужно и пытаться. Я раз за разом буду сталкиваться с неодобрением, или, хуже того, с издевками и унижениями. Я поверила, что я-никто, человек, у которого ничего никогда не будет. А хотелось… жизненные стремления никто не отменял. При этом четко знала, что хоть что-то делать слишком опасно. У меня, ущербной, ничего не получится. Прошлые травмы явно показали—мне нет места в этом мире. От невозможности быть собой, жить, как хочется, делать, то, к чему душа лежит, мне становилось тошно. Могла ли я хоть чего-то добиться в этой жизни, будучи таким человеком? В жизни, где для успеха коммуникабельность и выстраивание правильных отношений с правильными людьми зачастую, важнее мозгов. На что было рассчитывать мне, человеку с нулевыми задатками? А еще самооценка. Существуют люди, которые начинают дело с уверенностью в том, что смогут. Я не знаю, какая жизнь должна быть, чтобы так воспринимать себя? Для меня уверенность в себе это что-то из области фантастики, я боюсь начинать решать даже самую мелкую задачу, потому что точно знаю, не получится. Я не пыталась что-то делать, к чему-то стремиться, добиваться, уже тогда я позволила им себя сломать, определить мое будущее.

Я точно знала, что никто не захочет со мной общаться, дружить, если кто-то и пытался завязать разговор, воспринимала это как шутку, причем достаточно злую. Не верила, что кто-то кому-то искренне интересна, я же плохая, страшная, недостойная. Казалось, люди хотят поиздеваться. Влезть в душу, узнать, что со мной происходит, посмеяться. Я тут же уходила в себя от страха. Чего боялась? Того, что позволю истинным чертам проявиться, опять вызову непонимание. Того, что ранят. Поэтому я старалась оттолкнуть человека, знала, что он все равно разочаруется и в очередной раз причинит боль. Не факт, что переживу, значит нужно не допустить, предотвратить. Понятное дело, что даже изначально дружелюбно настроенный обалдеет от такой странной реакции и предпочтет дальше не общаться. Я долгое время сталкивалась только с агрессией, ее и ожидала… Травмированное сознание. Я не жила в мире людей, была отгорожена от них, сидела в стеклянном кубе, из которого не вырваться, вся порежешься в процессе, потеряешь слишком много крови.

Начала проявляться аутоагрессия. Иногда я плакала и истерила, иногда срывалась на маму, за что было очень стыдно впоследствии. Было очень жалко и себя и ее, становилось еще хуже. После истерик случалось что-то нехорошее, и я считала это наказанием за отвратительное поведение…

При этом нужно признать, что травля, с которой я столкнулась, не яркая, с плевками в лицо и опусканием головы в унитаз, без рукоприкладства, тихая, вялотекущая, но при этом разрушившая мою личность. Поначалу со мной более или менее, общались девочки, хотя мне в это виделся какой-то подвох. Мне казалось, они все равно не любят и обсуждают в негативном свете. Я была одиноким ребенком-сиротой среди людей, которому некомфортно и плохо от происходящего, но не совсем уж изгоем, которого все шпыняли и за одну парту не садились. Я просто чувствовала, что непопулярна, и по-настоящему меня никто не любит. Не относятся так как к тем, кто нравится. Не воспринимал меня так, как я бы этого хотела. Разница колоссальная. Я с самого детства видела только лишь негативное отношение противоположного пола, ведь травили именно одноклассники-мальчики. Для них я не являлась девочкой, скорее серым бесполым пятном. Я очень сильно боялась и не осмеливалась отвечать резко. Казалось, будет еще хуже. Кроме того, обо мне же другие, которые не участвуют в травле, плохо подумают. Откуда это? Откуда страх сделать хоть что-то для себя? Стыдно показывать не лучшие черты. Зато не стыдно стоять и слушать оскорбления. В какой момент я сломалась и стала жертвой? В какой момент это общество внушило мне мысль о том, что я должна молчать? Почему я была уверенна, что нужно терпеть и переживать, вместо того, чтобы ответить? Молчание, ожидаемо, не прибавило мне уважения других детей, наоборот, они тоже включались в травлю. Почему нет? Я же не отвечу.

В то время не шла речь ни о каких симпатиях. К кому ее испытывать, к тем, кто травит? Детские влюбленности, ранние романы, первый поцелуй и секс в 16–это у других. Да и не нравился мне никто. Одноклассники—плохие, глупые, злые. Либо нарочитые «альфачи», либо закомплексованные ботаники. А кроме них других мальчиков в окружении не было. У меня отсутствовала компания, кроме одноклассников других детей не присутствовало.

Некоторое время у меня даже была формальная «лучшая» подруга. Правда эта дружба так и не дала мне ощущение вовлеченности в вокруг происходящие процессы. Наше общение сошло на «нет» в 13 лет, когда девочка начала наносить на лицо толстый слой тонального крема «Балет» и синие тени. Она сама, ее мама и сестра считали, что это красиво. А еще они говорили «ложут» и «плотют» и всей семьей цитировали фильм «Свадьба в Малиновке». Конечно, в пубертатном периоде ей со мной, ставшей еще более грустной и задумчивой, стало неинтересно. У нее началась личная жизнь… Общение с мальчиком на 3 года старше, который не нравился, но «должен же у меня парень быть, а то некрасиво». Сложно представить двух более разных девочек. Мы с первого класса сидели за одной партой, вот и весь секрет дружбы. В тяжелом подростковом возрасте, когда еще ярче начали проявляться черты характера, стало ясно, что у нас нет ничего общего. Дружба закончилась, и это стало для меня огромным ударом. Она не звонила, не звала гулять, постоянно была чем-то недовольна. Мы продолжали сидеть за одной партой, но я была интересна только для того, чтобы переписывать решенные задачи по математике. Не хотелось быть человеком, которого используют, и обращаются к нему только когда что-то нужно. Я не смогла найти в себе силы общаться после того, как нашла в учебнике клочок тетрадного листка, на котором была ее переписка с нашей одноклассницей:

–А вы с Лерой ведь лучшие подруги?

–Нет, мы просто сидим вместе, моя лучшая подруга-Юля.

Было, в очередной раз, очень плохо. Но я не стала выяснять отношения, тихо отдалилась и начала играть роль «Белого лебедя», возвышенной непонятой натуры, абсолютизирующей свою боль. Как будто страдание сделает меня лучше, чище. А потом, единственный мой человек обязательно увидит величие моей души и отогреет. Я жила надеждой на счастливое будущее.

А пока…было невыносимо больно, от того, что никому не нужна, не интересна. Я всегда мечтала об огромном количестве друзей, не было ни одного. Все свое время проводила в одиночестве, научилась мечтать о том, что все еще будет. Воображение рисовало поистине сказочные картинки.

Чем старше я становилась, тем меньше хотелось находиться среди людей: идти в школу, просто выходить из дома. После уроков иногда удавалось договориться о совместной прогулке с одноклассницами, но в последний момент я всегда отказывалась. Очередные несколько часов несвободы, нет. В то время только уединение позволяло хоть немного восстановить немногочисленные жизненные силы. Бесцельному шатанию по улицам я предпочитала время с книгой или журналом, ну или в самом страшном случае, с телевизором. Разговоры девочек казались скучными и пошлыми. Все эти рассуждения о растущей груди, и «лапаньях» мальчиками, о первых сигаретах и алкоголе… Не интересно. Так хотелось обсудить с кем-нибудь нравящуюся музыку, а не «Руки Вверх» и, прости господи, «Иванушек». Поговорить о книгах, о статьях в журнале. Ну или о жизни, о том, чего мы хотим, о чем мечтаем, какими планируем быть. Со мной рядом людей, с которыми я бы могла обсудить подобное, не было. А искать их, пытаться оказаться «среди своих» я не могла, кто я такая, чтобы быть с ними рядом, если недостойна? Кто я такая, чтобы верить, что приличные люди могут захотеть общаться? Я сама себя не люблю. Мне казалось, нужно сначала понравиться себе, после чего можно попытаться нравиться другим. Мне не то чтобы не хотелось быть среди людей, в том моем состоянии это было практически невозможно. Любой взгляд, слово я воспринимала как оскорбление. Так сильно меня затравили. Казалось, не было в мире более зажатого, напуганного человека.

Только в одиночестве я чувствовала, что я-это я, настоящая, я могла быть собой, вернее тем, что от меня оставалось. Среди людей даже отблеска подобного ощущения не было. Для того, чтобы не нарываться, я играла, отвратительную роль человека без личности, без мнения. Потерять, предать себя —одна из самых страшных кар. И наказывала себя именно я, не они. Я старалась как можно больше временя проводить наедине с собой, лишь бы не сталкиваться с душащим меня обществом, лишь бы не растерять себя окончательно. Не понимала, что уже растеряла. Ранящей стороной изоляции были тоска и отчаяние. Не было рядом близкого человека, кроме мамы, мне не с кем было даже поговорить, погулять по городу. Отчуждение приводило к тяжелейшей апатии. Мир ненавидит меня, не оставалось ничего, как начать ненавидеть его.

Прежде я не задумывалась, красивая или нет? Но пришло время. Ответ ожидаемо отрицательный. Раздражало все: прическа, лицо, которое, к сожалению, покрылось подростковыми прыщами. Фигура, одежда, стиль, которого не было. Я ненавидела каждую клетку себя, смотрела глазами не принимающих меня существ. Столь сильная зависимость от общественного мнения. Мне хотелось поменять в себе все, снять кожу, нарастить новую.

Ситуация осложнялась тем, что я не знала, как я хочу выглядеть, у меня не было образа. Решила жить, как получится, носить, что покупала мама, а красоту оставить на потом. Мне почему-то казалось, что желание достойно выглядеть—чрезмерное. Как будто не заслужила… Я чувствовала себя уродливой, искалеченной внутри, мне казалось, я столкнулась с такими ужасами, о которых мои ровесники понятия не имели. Я мечтала вылечить душу, после чего, была уверенна, похорошею и внешне. Кроме того, за страхом выглядеть так, как хочется скрывался все тот же страх быть собой. Я так сильно залезла в раковину, которая, на самом деле, меня не защищала, что сама мысль о том, что из нее необходимо вылезать, меня уничтожала. Еще боялась, что будет много ненужного мужского внимания, от которого я не смогу отбиться. Да и вообще, нельзя быть красивой, я видела как мальчики смотрят на раскованных, сексуальных девочек, я бы не пережила этот взгляд в том возрасте.

Не хватало смелости даже спросить насчет возможности купить нравящуюся мне одежду, или хотя бы попробовать придумать приличный наряд. Зачем, я бы все равно не решилась его надеть. Полагала, что такое гнилое внутри ничтожество не имеет права выглядеть достойно. Считала, что все бесполезно, ничего не получится. То же и с кожей, я не верила, что могу избавиться от недостатков. Впервые проявившаяся тенденция: каждый раз, когда мне чего-то хотелось, я думала, что желаемое недостижимо и отказывалась от мечты. Не получится. У МЕНЯ не получится. Социум, своим отношением, памятью о том, как он на меня реагировал, вбил установку: у меня никогда ничего не будет так, как я хочу. Чтобы каждый раз не переживать болезненное разочарование, не нужно и пытаться ничего предпринимать. Почему-то не бороться было легче, чем ввязаться и проиграть. Вот только спокойнее от такой точки зрения не становилось, отказываясь от всего, я чувствовала себя разбитой. Несколько лет жила не я, а физическая оболочка.

Появился еще один сложно переживаемый момент: В 12, я начала осознавать, что мальчики, да и мужчины постарше смотрят на меня не просто так, есть в их взгляде что-то более глубокое, то чего я пока не могу понять, но некомфортно и очень сильно раздражает. Да, даже на меня, зажатую девочку, так смотрели. Мне внимание несимпатичных людей не льстило, хотелось сказать: «Не смей»! Произнести подобное я могла только в мыслях. Появились неясные прикосновения в транспорте. В то время я, в целях отрицания происходящих неприятностей врала себе, что не так все поняла, прикосновение было случайным. На деле, слишком боялась осознать происходящее и отреагировать, хоть что-то сказать. Мое сопротивление ничего кроме смеха не вызовет, или, еще хуже, меня же и обвинят в том, что спровоцировала. Причем в первую очередь обвинят именно тетки. И это только взгляды и руки не на самых «тревожных» местах. Что приходилось пережить, если услышишь за спиной «у нее растут «сиськи», или то, что сказал какой-то выродок на улице той самой школьной подруге, осмелившейся купить себе чупа-чупс и идущей с ним по улице: «А у меня не хочешь пососать?» Тело менялось быстрее, чем мозги. Изменения эти перенести очень сложно. Очередная доза непереносимого мужского внимания, помимо оскорблений одноклассников, к которым я привыкла, становилась еще одной причиной, по которой я ненавидела себя и этот мир. К жизни в котором совсем не была готова.

Я все пытаюсь подойти к событию, которое сыграло решающую роль в консервации моей личности. С 1-го по3-ий класс я училась с одними детьми, потом с другими. В старом классе было очень своеобразное существо. Сын настоящего, отмороженного бандита. Вел он себя соответственно. Особенно его ярость проявилась, тогда, когда мы перестали быть одноклассниками. Обзывался, один раз спичку зажженную в меня кинул. А потом произошло самое мерзкое происшествие. Мне было 13, я возвращалась домой, не помню откуда, но точно не из школы, часов в 5 вечера. «Домофон» в те времена еще не установили. Зайдя в парадную, я увидела этого самого пацана. Было неприятно и страшно проходить мимо, но я решилась. Боялась, что будет кричать вслед, если развернусь и уйду. Меня всю жизнь губил слабо выраженный инстинкт самосохранения и глупая уверенность в том, что со мной ничего не случится. Отвела взгляд, пошла мимо, на 2-й этаж, не оглядываясь. На лестнице услышала шаги и слова:

–Лерка, чо одна шляешься, не страшно?

Я боялась ответить, молча продолжила подниматься. В этот момент он подбежал ко мне, схватил, засунул руку под юбку и трусы, дотронулся там, где нельзя было. Я обернулась, растерянная, униженная.

–Не бойся. Тебе приятно было? Я еще приду.

При этом он мерзко засмеялся. Это был не первый раз, когда я ненавидела себя за то, что не смогла защититься, но самый отвратительный. Что я почувствовала? Страх. Жуткий, дикий страх, я не могла рукой пошевелить, мне казалось, что если сейчас я попробую сказать что-то, или тем более ударить, он изобьет меня, причинит еще больше боли. Хотя… куда больше? Это потом, прокручивая ситуацию, я поняла, что могла развернуться, бежать, ударить, стучать соседям. Да даже и избил бы он меня, не хуже чем то, что уже случилось. Я почувствовала себя мразью, которую только что поимели как хотели, а я позволила так с собой поступить, значит достойна того, что произошло. Случилось ужасное и виновата в этом только я, спровоцировала своей беззащитностью.

Придя домой, я долго-долго мылась. Тщательно пыталась стереть следы чужих рук с каждого миллиметра тела, который осквернили. Выбравшись из ванной, легла, укрывшись теплым ватным одеялом, но меня не переставало трясти. Безуспешно пыталась уснуть, не получалось. Внутри все ныло. Так и провалялась до вечера, не впав в забытье. Маме ничего не сказала, не хотела, чтобы кто-то знал об этом ужасе, даже она. Я вообще не с кем не могла говорить об этой боли. В тот момент, мне как никогда прежде захотелось, чтобы рядом был отец, который бы меня защитил, но ему безразличны мои проблемы, он ничего бы не стал делать, даже если бы знал… С его дочерью сотворили такое, а он останется в стороне. Да как он может? Я почувствовала сильное, как никогда раньше, отвращение к себе. Какой же никчемной тварью нужно быть, чтобы именно тебя выбрали на роль жертвы? Я уверенна, такое происходит лишь с теми, чью беззащитность видят потенциальные причинители вреда. С целостными, нормальными такого быть не может. А защита? Я никому не нужна, нет ни одного человека, который бы мог вступиться за меня. Сама я сделать ничего не смогу. В России жить без своего «хозяина» мужского пола небезопасно. А что делать женам, от которых ушли мужья или девочкам, которых бросили отцы? В чем они в этой ситуации виноваты? В чем виновата я? В том, что слабая и не смогла защититься, в том, что меня не научили биться за себя, в том, что со мной рядом никогда не было человека, способного ограждать? Да во всем в глазах нашего больного общества виновата. Я только сейчас начинаю понемногу избавлять от этого мерзкого чувства, навязанного произошедшим. Я начала одеваться как чучело, чтобы ни дай бог, никому не понравиться. Если вызову интерес, случившееся повторится, что непереносимо. Старалась выглядеть нарочито непривлекательно, даже уродливо. Кстати, юбки не носила после того случая лет 10 если не больше, Оформилась окончательная уверенность: быть красивой, интересной—нельзя. Это провокация насилия, в которой я и только я виновата.

Я очень боюсь, что если буду легкой и игривой, это будет неправильно воспринято, и мне, в лучшем случае, нахамят, оскорбят, а в худшем, понятно что последует… . Но ведь на того ублюдка я даже не смотрела. Но я и не должна оправдываться, хотя нормы «самадуравиновата» предписывают жертвам и большинству скотоподобного населения прямо противоположное.

После случившегося я не боялась выходить из дома, но боялась заходить в парадную, боялась увидеть урода в школе. Ее посещение стало пыткой. Я впервые проявила хоть какой-то характер и стала настаивать на смене учебного заведения. Мне удалось, моя неприятность произошло в апреле, а в сентябре отправилась в новую, кое-как продержавшись. Встречи избежать не удалось, но я всегда отводила глаза, это, как мне казалось, и спасло. Я бы не выдержала его взгляда, каково это: смотреть в глаза твари, сотворившей такое, смотреть и молчать? Переживать случившееся снова и снова, осознавая, что вообще ничего не можешь сделать. Ни броситься, ни попытаться ударить.

Никто, как мне кажется, не узнал о случившемся. Ни один человек не сказал, что в курсе. Да и взгляды, смех, обошли меня стороной. Только взгляд этого животного, пристально меня изущающий, я периодически замечала. Получается, он не рассказал никому и это, своего рода, благородство. На мое счастье, ситуация не повторилась ни разу. Хотя случившегося итак было достаточно, чтобы доломать мою психику.

Что меня ожидало в самом худшем случае? Он бы всем рассказал, и каждый бы понял, что со мной так можно. Подобные, а то и похуже случаи происходили бы постоянно. Возможно, кто-то сталкивался: в школе, во дворе, или среди «знакомых знакомых» были жертвы сексуального насилия, о произошедшем с ними знали все. Отношение, любой скажет, резко отрицательное. И время (двадцать лет назад) здесь ни при чем. Такое происходило из года в год и сейчас, в принципе, не многим лучше в плане отношения к «пережившим». Хочется узнать, кто-то сочувствовал этим людям, жалел? Я жалела, но не защищала в открытую, я себя-то защищать боялась, что уж о других говорить, но, по крайней мере, и не участвовала в травле… Маленький пидар или шалава, так их звали, и постоянно унижали, наказывая еще больше за то, в чем они не виноваты. Но унижали-это еще не самое страшное. Если появлялся слух о том, что девочка «всем дает», а так про нее говорил тот, кто изнасиловал, другие начинали считать, что и им отказывать права не имеет. Она становилась общей. Неопрятный внешний вид и больное нутро, это уже не человек, муляж. С ней теперь каждый мог делать все, что хотел и как хотел, а она сломанная в самый первый раз, не сопротивлялась. Репутация шла впереди. Даже до меня, необщительной, доходили слухи о том, что девочка на пару лет старше вынуждена была поменять школу. Почему? Мальчик уговорил сделать минет, а потом, гордый собой все рассказал знакомым. Какое отношение переживала девочка? Над ней достаточно жестоко издевались, называя понятно каким словом. Но ушла она из-за стыда, а не из-за поползновений в ее сторону. Повезло, потому что наблюдались ситуации и похуже. Другая, подобная, которая не отказалась от минета становилась «своему рту не хозяйкой». Ее выслеживали где-нибудь в безлюдных местах, в тех же подъездах, на стройках в заброшенных домах, у нее не было шанса спастись. Изнасилования продолжались до тех пор, пока она не исчезала из этого района, хорошо если хотя бы с остатками собственной личности.

И что, кто-нибудь брезговал насильниками, конечно нет. Наоборот, молодцы, мужики! А жертва сама виновата: слишком ярко накрасилась, слишком откровенно смотрела, не так оделась, развязано себя вела, спровоцировала, одним словом. Мы живем в стране с контуженной психикой, где норма становится перверсией и наоборот. Я как раз думаю, что норма в том, чтобы помогать слабым, а не добивать их. Вот такая глупая идеалистка. Как эти люди не сходили с ума, я не понимаю. Но практически всегда это будущие алкоголики и наркоманы, без карьеры, работы и личной жизни. Им никто никогда не сочувствовал и не пытался понять. Они ломаются и сидят всю жизнь тише воды. Сломанные уничтожают себя, а не других. Никого не напоминает? Но ведь моя травма ничто по сравнение с вышеперечисленным. Я, слабая, сломалась от такой, по сути, мелочи. Удары разной степени, эффект одинаковый. Неизвестно еще, кому тяжелее.

Иногда я думаю, что пережив мерзкое домогательство, будучи маленькой и беззащитной девочкой, я навсегда решила вытравить из себя все женское, чтобы ни разу больше не столкнуться с подобным. Ведь именно слабость и беззащитность провоцировали. Естественный отбор, именно таких уничтожают первыми, потому что они не могут себя защитить. Видя мужскую реакцию на рассказ жертвы «я бы столько не выпил» всегда недоумевала… Насилуют не самых привлекательных, насилуют беззащитных. Хочется, чтобы существа не понимающие подобного, наконец-то осознали, причем на примере близкого им человека. Сколько раз я видела в сети вполне себе серьезные рассуждения на тему: «Ну она же девка, подумаешь, трахнули, от нее не убудет, родилась, чтобы давать».

Я решила убрать указанные недостатки–эту манящую слабость и тонкость. Женственность неправильно начала ассоциироваться с провокацией насилия. В результате случившегося я становилась все более серьезной, строгой, может такая девушка быть интересна противоположному полу? Я отказалась от женских черт характера, чтобы больше не переживать горе. Тогда не осознавала, но именно эти атрибуты: улыбка, заигрывание, открытость, сексуальность, желание привлечь мужчину стали казаться мне отвратительными, я, как их носитель, виновата. Но я не заигрывала с ублюдком, решившим меня облапать, да и какие заигрывания могли быть в 13 лет? Поэтому виноваты в случившемся не мои привлекательность и поведение, а слабость, страх. Я боялась отвечать на издевки и мое поведение уверило его в том, что я и на более страшное не отвечу. Я виновата лишь в том, что родилась слишком слабой, и девушкой. Мне не повезло, я встретила на своем пути существо, которое решило показать всю мою ничтожность, показать, что может сделать со мной все, что захочет, и ему за это ничего не будет.

Это норма в нашем своеобразном российском обществе, где женщина, действительно, еще не окончательно человек. Понятное дело, что сейчас лучше, чем лет сорок назад, тогда и мужчин-то с высшим образованием было немного, а для женщин диплом ВУЗа–вещь полностью факультативная. Основная цель-муж, дети. Уже в 30 становились тетками, бесформенными, неухоженными, потому что ни косметики нормальной не было, ни возможности следить за собой так, как сейчас. И лучше, чем 20 лет назад, когда красивая и популярная мечтала выйти замуж за бандита. Сейчас же самой девушке никто не мешает неплохо зарабатывать, быть человеком в полном смысле этого слова. Но все равно, при любой возможности каждый слаборазвитый сотрудник автосервиса, консультант в строительном магазине, мужик, приехавший покупать у тебя автомобиль, считает себя выше и пытается поучать. Чем выше-то? Тем, что сидит целый день в провонявшем потом и маслом гараже, откуда его вперед ногами вынесут, если дома, очередным вечером не отравится, наглотавшись дешевого, непригодного для использования пойла? В том, что живет в дешевой съемной загаженной квартире с странной женой и идиотами детьми? Работает за три копейки в свинарнике? Я не знаю, от комплексов такое воззрение у простейших, или от того, что умный всегда сомневается, а дурак всегда уверен, но факт остается фактом. Сюда же относятся рабочие, пытающиеся обмануть тебя при оплате материалов, (ну как же мужика, венца эволюции рядом нет, а ты-то считать не умеешь). И ничего, что все это делается на твои, честно заработанные деньги, которые этот человеческий мусор в подобном количестве никогда не видел. А еще гаишники, которые при разборе ДТП тебя не слушают, ты априори виновата, баба же. Много, слишком много всего.

Почему-то среди мужчин более высокого социального класса такое пусть и встречается, но гораздо реже. Может потому, что за счет порядка в голове они и стали людьми, а генетическое отребье, которого вокруг полно, живет по своим понятиям тупого животного, не сомневается в них, открыто декламируя. Впрочем, они не знают слова «декламируя».

Именно эта биомасса создает установку «самадуравиновата», и подвергает жертв повторной травматизации, часто гораздо более болезненной, чем случившееся. Такие врачи осматривают жертв на судмедэкспертизе, как скотину. Гинекологи (зачастую женщины) на осмотре, никак не связанном с насилием, на замечание пациентки о том, что ей больно отвечают: «Перед мужиком ноги раздвигать не больно, а сейчас больно»? Именно из-за такого дерьма я сломалась и стала тем, кем стала. Глупо было бы недооценивать влияние общества на отдельно взятого человека, тем более, такого ломкого, как я. Да, я обвиняю, существ, которых и людьми-то не могу назвать, в том, что стала той, кем стала, вернее, совсем не той, кем могла бы.

Взрослея, я видела отношение общества не только к жертвам изнасилования, а в принципе к человеку, с которым что-то случилось. Украли кошелек– не надо было «клювом щелкать». Ударили по лицу, оскорбили—сам виноват, спровоцировал. Вместо поддержки—добивающий виктимлейминг. Больные люди с извращенными традициями обвинять того, с кем произошла беда. И везде он принимает такой грязный, болезненный вид. Что же касается нашей страны, мы в группе позднего развития. Сколько бы мужики не орали о том, что «бабы распоясались» истинного равноправия в мужских мозгах нет и в помине. Вроде и работают сейчас женщины и зарабатывают, но случись какая-то история, истинное отношение и восприятие тебя вылезет наружу. Ты все равно должна думать, что сказать, каким тоном, с какой интонацией, чтобы не раздражать, чтобы не спровоцировать агрессию в свою сторону. На дороге веди себя максимально незаметно, чтобы не появился «учитель». Бойся! А если показываешь, что страха нет, это само по себе является провокацией. От тебя все равно ждут признания того, что ты хуже, тупее. Думай о чувствах мужчины и понимай, что он лучше тебя. При этом тебе никто ничего не должен, ни беречь твое нутро, ни уважать.

Самое интересное, что подобное мнение исповедует и насаждает не только мужская часть населения.

После случившегося, я не могла слышать про изнасилования, считала, что и со мной это произошло. Новости, разговоры про подобные события заставляли в очередной раз перебирать в памяти случившееся, копаться а нем. Мне казалось, по моей реакции на это слово, моему скованному виду каждый может понять, что я пережила нечто подобное. Раньше отрицала, что произошедшее было насилием, теперь не буду. Да, изнасилования в физическом плане не произошло, но моя травма от случившегося ничуть не меньше. И переживала я то же самое, что настоящая жертва. Дошла до апогея уверенность в том, что я грязная, плохая, недостойна той любви и того отношения, которого заслуживают чистые, не столкнувшиеся с подобным девушки. Вместе с тем, на фоне этого болезненного переживания появилась уверенность в том, что однажды появится мужчина, который меня вылечит. Наверное, так проявлялись попытки убежать от травмы. Постоянно спотыкаясь о моральных уродов, я была уверенна, что жизнь выдаст мне «принца», который искупит все мужские грехи передо мной. Видимо, считала, что бытие в долгу и однажды непременно его отдаст. А пока, смотрела на красивых, популярных девчонок и понимала, что с моим анамнезом никогда такой не буду. Завидовала.

После случившегося я стала слишком остро, до истерики, реагировать на любую неудачу. С 13 лет считала себя виноватой во всем происходящем, зачастую не от меня зависящем. Весьма странная интерпретация «комплекса бога». Я больше совсем не терпела прикосновений, мне они казались продолжением насилия. Как не терпела, я, конечно, молчала, но переживала каждое из них как повторяющийся эпизод произошедшего. Очень плохо реагировала, когда меня пытались заставить хоть что-то сделать.

Как уже сказала, в новую школу перешла, но нормальных отношений там, к сожалению, выстроить не смогла. Я спасалась из одного ада, и, как это часто бывает, попала в другой. Не в том состоянии была, чтобы вливаться в новый коллектив.

Странная, запуганная девочка, ходящая в закрытой темной одежде (к тому моменту я перестала носить вещи, открывающие шею, грудную клетку), отводящая взгляд, не стремящаяся ни с кем общаться. Меня буквально трясло от страха. Я слишком отличалась от всех остальных. Это раздражало, начались насмешки. Третье повторение ситуации, но переносила я ее труднее, чем в прежней школе. Там меня хоть кто-то знал и иногда относился сносно, здесь и намека на подобную благость не было. Иногда начинало казаться, что лучше бы я осталась, где была, да, риск встретиться с уродом, но общая масса боли, причиняемая там была меньше нынешней. На меня орали, оскорбляли, я молчала. Я боялась, что если отвечу, они сделают со мной что-то более ужасное. Ничего нового, все повторялось. Было настолько плохо и неуютно в средней общеобразовательной, что посещать ее я перестала. Ко времени окончания 11 класса мне заявили, что аттестат я не получу. На помощь пришла мама, 2000 рублей и вопрос решен. Аттестат без троек, недорого. Мама ругалась, она не понимала, почему я не хотела учиться. А я физически не могла заставить себя пойти туда, где надо мной опять будут издеваться. Зато дома, оставшись наедине с книгой, я полностью погружалась в процесс. Обожала и учиться и читать. Но ненавидела отвечать на уроках, потому что начинались издевательство, хамство. Из-за этого я сидела и молилась, чтобы меня не вызвали к доске. Мне было плевать на учебу, лишь бы не ранили. Вот так, из страха я сдалась и позволила кучке недоразвитых моральных уродов продолжить ломать мою жизнь.

К 17 девчонки, даже самые мало симпатичные расцветали. Одевались ярко, привлекательно, стильно стриглись, красились, носили каблуки. А я не могла всего этого себе позволить. Мне казалось, внешним уродством я ограждаю себя от неприятностей, носила по нескольку вещей, даже в жару, думала, что так буду чувствовать себя защищенной. Поскольку находиться на улице в таком виде было невозможно (я могла упасть в обморок от перегрева), сутками не выходила из дома. Открывало окно, так и дышала. Еду и воду приносила мама. Когда жара спадала и я выходила из дома, выстроенная система защиты помогала слабо, все равно привлекала внимание несуразным внешним видом. Мне вслед шипели: «Уродина». Так, что спрятаться и полностью оградить себя от неприятностей не получилось. Да, я была странной, и до этого было дело совсем чужим людям, которые мне встречались. Нездоровый подросток вызывал живой интерес, не могли петербургские эстеты смириться с проявлением несовершенства мира в моем лице. Я сильно боялась, сторонилась людей, привыкла к ранам. Мысль о том, что они могут быть нормальными не приходила по той причине, что я таких не встречала. Из-за отвращения к своему внешнему виду я боялась лишний раз оказаться на улице, казалось, сейчас последует новая серия упреков и осуждения. Я замечала, как прохожие смотрели на меня буквально как «на говно». Внутренне я была с ними согласна, но ничего не могла изменить. Я была заперта в клетке своей боли, страхов, неприятностей, которые со мной происходил ранее. В мои 17 и речи не было о том, чтобы прогуляться по городу, прокатиться по Неве, пусть и в одиночестве. Я боялась выходить в люди, не хотела провоцировать. Сама же неадекватно выглядела и так же себя вела, вызывая отрицательную реакцию. Тошно проводить самые лучшие солнечные дни дома, в одиночестве, но другого выхода на тот момент не было. Я очень сильно полюбила зиму, потому что в шапке, дубленке и сапогах я выглядела куда как адекватнее, чем в своеобразных нарядах летом. Плюс было не так жарко.

Вот только постоянно сидеть дома было невыносимо тяжело, что такое дом для молодой девчонки? Какой бы травмированной я ни была, молодости свойственны стремления. Хотелось же быть красивой, веселой, общительной, популярной, как и любой человек. И как тяжело мириться с тем, что желаемое абсолютно невозможно. Жизнь отсекла меня от того, что в избытке наличествовало у других. Время от времени, на фоне этого со мной случались дичайшие истерики. Я как будто хотела выкрикнуть все лишнее и доковырять до чистоты. Ничего не получалось.

Я мечтала дожить до момента, когда все это закончится и получится ДЫШАТЬ, сложно выживать, когда все время не хватает воздуха. Я маялась дикой внутренней несвободой. Хотелось, чтобы боль от пережитого, незабытая, мешавшая существовать, ушла, и я бы зажила новой, счастливой жизнью. Такой, о которой все время мечтала. Периодически накатывало: мне столько лет, а у меня ни друзей, ни молодого человека, все проходит мимо. Как проводили время подростки? «Тусили» на улице, в подъездах, на квартирах, постарше в клубах, совместные поездки на отдых. А я сидела дома и молилась, чтобы мне стало хоть немного легче.  Но, при этом, была уверенна, что смогу победить, и впереди меня ждет нечто прекрасное, судьба обязательно вознаградит за пережитые страдания. Вот он—единственный найденный смысл, надежда, которой жила.

Мне хотелось стать другой, стать собой, но не хватало сил и смелости. В попытках стать целостным человеком, сложно понять, кто я, какая на самом деле? Невозможно вылечиться, не имея представления, в какую сторону двигаться. Я постоянно ощущала зажим и дискомфорт. Тот период времени запомнился как отрезок, в котором вообще ничего нельзя делать, как ты хочешь. Нельзя носить одежду, которая нравится, будут стебаться, нельзя смеяться, нельзя отвечать на выпады в твою сторону. Возраст бесправия и ограничения.

Больнее всего было ощущать, что я не живу, а в результате жутких издевательств, существую. Но я даже мечтать боялась о том, чтобы вырваться. Смотрела на нормальных людей и понимала, что у меня подобного никогда не будет. Конечно, тогда я не могла сформулировать столь поэтично, но так и было. Меня как будто заколдовали, отобрали жизнь. Нервы настолько сильно расстроены отношением людей, что в любом взгляде, слове, действии, даже самом нейтральном виделось унижение. Хотелось кричать, истерить, скрыться навсегда, чтобы в дальнейшем не переживать подобного.

Огромной проблемой стала коммуникация. Обычный выход в магазин—сложнейшая задача. На меня будут смотреть… Справлюсь. А если нужно будет говорить? Уже сложнее… Если продавцы давали мне не самый лучший товар, или неправильную сдачу, я ничего не могла сказать. Боялась, что тут же нахамят, или я что-то не так поняла, или очередь начнет шипеть. Я, невиновная, боялась незаслуженных обвинений. Да, это моя больная тема, проявляющаяся даже в мелочах. При мне, в трамвае, у девушки украли кошелек, она подняла шум, так ее же и обвинили. Не помню в чем. Наверное, спать кому-то помешала. Если я так себя вела в самых обыденных ситуациях, что тогда говорить о более серьезных? Я замирала, слова не могла сказать там, где нужно было хотя бы попытаться отстоять свою точку зрения. Куда-то позвонить, сходить, с кем-то о чем-то договориться—невыносимо тяжело. Там могут нахамить, унизить. Да, наши государственные органы не человекоориентированы, особенно в те годы. Но почему я ждала только такого отношения? Не потому ли, что мне внушили, что только подобного и достойна? К слову, мои страхи часто становились явью, как не поверить в то, что мысль материальна? Я понимала, что ожиданием беды ее притягиваю, но что делать, если изменить ход мыслей не хватало сил? Выживать, смотреть, как проходят один за одним дни моей жизни.

Насколько же все люди разные. Кто-то в результате подобных событий стал сильнее, быстро выбрался, добился успеха. А я, годами переживающая, если кто-нибудь на 3 буквы послал, увязла. Непростительно слабый человек, слишком долго мучающийся из-за любой неприятности, полностью разрушенный причиненной однажды болью. Меня всегда интересовал вопрос справедливости: почему виновник страданий живет и радуется, а у жертвы жизнь сломана? Тому кто ранит никогда не будет стыдно за то, что он натворил, глупо надеяться на рефлексию, нет даже подобия. Они творят зло и считают это абсолютно правильным. Нет никакого смысла хоть что-то объяснять, пытаться донести. Потому что тот, кто понять способен, никогда так не поступит. Зато к себе подобные мрази требуют человеческого, уважительного отношения. Именно эти конченные будут объяснять, что ты поступаешь плохо, не по совести. Как язык-то поворачивается? Они не чувствуют вины, это ты во всем виновата. Ни во что не ставя причиненную тебе боль они будут требовать помочь им, ни на секунду не сомневаясь в том, что имеют право на помощь и смеют ее ожидать.

И никакой кармы не существует, никакого наказания. Ты несешь ответственность за чужой грех. Не стоит ждать возмездия. Случилось, допустила? Не смогла справиться, завязла в этом на годы? Сама виновата. У тебя отобрали столь ценное время, в течение которого ты только и будешь, что распинать себя за вину как в случившемся в плохом, так и не случившемся хорошем. Некто из-за уродства собственной души причинил тебе боль, сломал, но ты и только ты теперь пытаешься справиться и выжить.

Я же не предполагала, как бороться с случившемся? Кто может помочь, к кому обратиться? Психологов было мало, найти сложно. Да и стыдно о таком рассказывать. Я знала, что должна сама все решить, со всем разобраться. Сил только не было… Вместо того, чтобы бороться за жизнь, я начала ждать спасителя, того, кто вылечит мою душу, подарит жизнь. Не знаю, почему придумала такой образ… Массовая культура, или мое собственное воображение постаралось? Понятно, что во время моего «излечения» ни о каких отношениях, дружеских, или любовных, речи не шло. Я продолжала следовать мысли, что для того, чтобы начать здоровое общение, необходимо стать совершенной и внешне, и внутренне. Тогда я буду достойна лучшего, того, чего хочу. А хотела, я, конечно же, мужчину, с которым буду рядом не потому, что только он на меня позарился, а потому, что он лучший, единственный, второго такого в этом мире нет. Я была уверенна, что однажды встречу своего человека. Все должно было сложиться само собой. Он влюбится так, как не влюблялся никогда прежде, и мы будем вместе. Навсегда.

В момент попытки самоизлечения в этом мире меня держали только мечты, в которых я красивая, счастливая, успешная. Жила надеждой дождаться дня, в который они сбудутся. В том, что сбудутся, не сомневалась. Только так я могла смыть пережитое. То, что происходило в реальности, совсем не вдохновляло, я ничего не хотела, ничего не делала, все казалось обыденным скучным и низким. Хотелось найти «высокий смысл» и им жить. Но те сферы, с которыми соприкасалась, не мотивировали. Я мечтала о том, что когда-нибудь все обязательно будет, не понимая, что для этого нужно много работать здесь и сейчас. Тогда я не понимала главного: чтобы не быть одинокой, нужно уметь выстраивать отношения. У меня же не получается. Не то, что с мужчинами, с людьми в принципе. Не было на это сил и смелости. Я позволила страху повторения неприятных событий заморозить мою жизнь.

Та, я, которая сформировалась–результат вреда, причиненного чужими людьми, пришлось столкнуться с болью и пережить по-настоящему страшное. Я могла бы быть совсем другой, не случись со мной моего жуткого прошлого. И, да, как бы мерзко это ни звучало и ни трудно было произносить: я-жертва. В детстве, юношестве что-то повредилось до того состояния, когда уже не срастется. Оттуда это нежелание жить и хоть что-то делать, страх, что все бесполезно, поэтому нечего и начинать. Я не чувствовала себя в безопасности, постоянно ждала новой травмы. Была отвратительно беззащитной. Как можно жить, что-то делать в мире, который боишься, который в открытую сообщил о том, что ты никто, у тебя все всегда будет плохо? Тебе не вырваться. Некие общие основы, которые позволяют существовать всем остальным людям, чего-то хотеть, куда-то двигаться, добиваться, у меня отобрали в самом начале. Могла ли я при таких условиях стать человеком? Сомневаюсь. Жертвам практически невозможно вернуться туда, откуда их выкинули, в жизнь. Они боятся, окружение большое и враждебное, потому что однажды с ними поступили очень плохо. Нет веры в себя, в остальных,  одни лишь пустые надежды. Лучше всего спрятаться и привлекать как можно меньше внимания, единственный способ избежать новых ран. Сразу хочу оговориться, травмы бывают разными, возможно, мой случай, не самый страшный, но при этом я гораздо сильнее сломлена, чем жертвы более серьезных событий. Я только сейчас начинаю открыто говорить о том, что со мной произошло.

В то время я не решалась признаться в том, с какими ужасами мне пришлось столкнуться. Признаться, что это была травля и сплошные, непрекращающиеся унижения, сломавшие психику. Наверное поэтому, мне так нравится царящая сейчас откровенность и появившаяся не так давно тенденция честно говорить: о насилии, боли, травмах, это помогает тем, кто столкнулся… Я больше не обращаю внимания и не злюсь на тех, кто не понимает: «Зачем сейчас?» «Она врет» «Она пиарится» «Она сама этого хотела, а теперь…» Притом, что обошли стороной совсем непереживаемые истории. Казалось бы, мелочи, но из этих мелочей складываемся мы. Как выясняется, день за днем мелкие, повторяющиеся порезы бывают болезненнее, чем единичная сильная рана. Моя душа тому подтверждение.

У не переживших трагедию, не ставших жертвами существует форма защиты, вера в концепцию справедливого мира: «Они виноваты, потому что вели себя неправильно. Плохое случается с плохими, с тем, кто провоцирует, заслуживает наказания. Вот я хороший, правильный все делаю так, как надо, поэтому со мной все будет в порядке, ничего не случится». Еще как случится, и только тогда ты все поймешь. На самом деле, кто-то может защититься, кто-то нет, часто это вопрос везения. Общество-конгломерат, где каждый сам за себя, сильные жрут слабых. К сожалению, мы не всегда в силах что-либо изменить. Не нужно хотя бы оправдывать хищную скотину и обвинять жертву. Да, у каждого своя роль, да, жертва вызывают презрение, никто не хочет защищать, чтобы не идентифицировать себя с ней, но, несмотря на все отвращение нужно иметь силу признать: «Она ни в чем не виновата». Сила эта нужна, в первую очередь, самой жертве. Только так можно уменьшить пропасть между изгоем и его будущим. Пропасть из прошлого болезненного опыта и страха, им порожденного. В противном случае, эти люди живут не собственным видением себя, а комплексами, которые в них взрастили, уверенностью в ответственности за произошедшее.

Ведь травили они, а наказывала себя я. Эти люди, возможно, и не хотели причинить настолько серьезный вред, но, их отношение, упавшее на правильную почву, помогло мне казнить себя так, как никто другой не способен, потому что хорошо знать свои слабые стороны могла только я сама. И била прицельно, так, что не восстановиться. Школа доломала и превратила в социального инвалида. Происходящее вытатуировало в мозгу мысль: «Держись подальше от людей, ты не способна нравиться и все, что они могут—причинять боль».

Время с 14 до 19 осталось в памяти сплошным серым пятном. Состояние резко ухудшилось именно в 14, в начале страшного переходного периода. Закрепились те острые, неприятные черты, которые составляют основу моей личности по сей день. Я начала откровенно отвергать в себе все: внешность, душу, поведение. С подобным видением нет будущего.

Нутро выжигали тоска и одиночество. Настолько сильные, что хотелось, лечь, накрыться одеялом с головой и никогда не вставать. Жить тошно и неинтересно. Меня никто не любит, я-полное ничтожество, которое непонятно зачем живет. Никак не могу, а что страшнее, не хочу интегрироваться в социум, чужая. Но нет в этом мире жизни без людей. Я понимала, что не такая, как они, другая. Решила, что должна измениться, я-настоящая никому не нравлюсь. Нужно притворяться, мимикрировать, тогда все будет хорошо, тогда никто не тронет. Правда, я не понимала, какой должна стать, грубой, резкой? Ничего не получалось, я оставалась недобитым подобием себя.

Продолжала гнить заживо. Время, в течение которого нужно было учиться, в том числе общению с противоположным полом, общаться, гулять, много чего интересного проживать, я потратила на то, чтобы залечить изуродовавшую меня травму. Лечила я ее сама, сидя дома, изредка разговаривая о том, что происходит, с мамой. К тому моменту я покинула общество безвозвратно. Всегда чувствовала себя в стороне, сколько бы человек рядом ни было. Мне казалось, они смотрят, обсуждают, смеются. Школа осталась в прошлом, ее призрак со мной. Иногда я слышала реальные насмешки, но их становилось все меньше и меньше… Я не доверяла людям, мне казалось, каждый только и хочет, что причинять боль, ну или, как минимум, посмеяться. Зло не потворствует доверию. Если я позволила случиться беде, значит я вообще ни на что не способна в этой жизни. Я не смогу себе помочь, защититься. Да и не нужно ничего мне больше, после того, что произошло. Я считала, что все закончено, никогда не отмыться от грязи. Случилось то, что превратило меня в мусор, я не хотела, чтобы так было, не выбирала этот путь, все решили за меня. То, что я живу по чужой, навязанной схеме, заставляло ненавидеть и других, за то, что в них столько зла, и себя, за то, что допустила, не смогла пережить. Я могла и должна была быть совсем другой, когда видела молодых, счастливых успешных, на контрасте, остро ощущала себя самой худшей, последней, жертвой. Та, которая есть сейчас-сломанная, не настоящая. Не по своей воле отбываю наказание, которого не заслужила. В то время я часто думала о том, что лучше было бы умереть. Я не выберусь, никто не захочет помогать в решении моих проблем.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/evgeniya-arapova/prosti-zabud/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения